Сохранить и упрочить суверенитет…

***

Полковник запаса Владимир Слабука, автор нескольких книг об истории отечественных органов государственной безопасности и пограничной службы, завершает работу над сборником очерков, посвященных 95-летию создания Управления ФСБ России по Камчатскому краю, которое нам предстоит отметить в мае следующего года.

В новой книге, как и в предыдущих, Владимир Слабука знакомит читателей с уникальными архивными материалами, рассказывает о неизвестных широкому кругу страницах истории советских и российских органов государственной безопасности.

***

ФОТО: http://poluostrov-kamchatka.ru/pknews/photos/detail.php?ID=6395

Иостако Гентаро покидал свои концессии на гижигинском берегу значительно раньше, чем в прошлые годы. 17 июля 1933 года, сев на шхуну «Нанбо-мару-2», он оставался на верхней палубе часа два. Лишь, когда низкий серый берег скрылся за тяжелым свинцом волн Охотского моря, японский промышленник вздохнул, зябко поежился, точно только сейчас ощутил как сильно продрог, и отправился в жарко натопленную для него каюту. (Снимок 1. «Иостако Гентаро»).

Иостако Гентаро давно привык чувствовать себя хозяином в Гижиге и Наяхане. Он обосновался здесь, построил небольшой рыбоконсервный заводик еще в те годы, когда в далеком Петербурге правил русский царь Николай, карикатуры которого так любили публиковать токийские газеты. Первые годы после свержения российского императора стали лучшим временем для бизнеса Иостако Гентаро. Вот тогда он и стал здесь настоящим хозяином. Если раньше, скупая пушнину, ему приходилось таиться, то теперь властью стали товары и спирт, а они у японца имелись.

Ничего не изменилось и после того, как в Наяхан и Гижигу в 1921 году пришли люди есаула Валериана Бочкарёва-Озерова. Японец не мог сказать, что ему нравился этот почти постоянно пьяный и жестокий до омерзительности человек, но он понимал психологические мотивы этого постепенно деградировавшего субъекта, не стеснявшегося называть себя офицером. Иостако-сан обещал Бочкарёву отвезти его и семью, если в том возникнет необходимость, в Японию, а казак почти поклялся продавать пушнину только Гентаро. По слухам, Бочкарев награбил её у тунгусов много – мешков сто.

Иостако Гентаро уже начал подсчитывать барыши от продажи такого количества песца, белки и горностая в Японии, но, когда в мае 1923 года он пришел в Гижину, от Бочкарева остались одни воспоминания. Красный отряд в апреле разбил его воинство, в том бою погиб и сам Бочкарёв. Доверенные люди рассказали Гентаро, что есаул слова, данного японцу, не сдержал. Осенью он с несколькими своими подручными ходил на юг на катере, доставленном американским торговцем Олафом Свенсоном. Ему Бочкарев и продал 60 мешков пушнины. Обратно вернулись без катера, по берегу. Остальную пушнину Бочкарев где-то припрятал. Многие пытались её найти, но безуспешно. А у Бочкарева после его ликвидации обнаружили два банковских чека на очень солидную по тем временам сумму в 35 тысяч долларов, подписанные Олафом Свенсоном.

Чуть позже чекистам удастся установить, что американский промышленник заключил с Бочкаревым договор на пять лет, по которому Валериан Иванович гарантировал всю полученную им пушнину продавать Свенсону, а янки, в свою очередь, обязался снабжать компаньона оружием и амуницией. Дружба между русским белогвардейцем и заокеанским коммерсантом оказалось короткой, но крепкой. Американский торговец, согласно справке ОГПУ «О деятельности американской фирмы «Свенсон» на Камчатке и севере Якутии», составленной в 1929 году, даже спас господину Бочкареву жизнь:

«В 1922 году, во время переворота, руководимого большевиками[1], в селе Гижиге офицер Бочкарев был арестован, и на одной из шхун направлялся под конвоем на Камчатку. По дороге шхуна застряла в одной бухте, в которой находились белогвардейцы, привезенные на шхуне Свенсоном, благодаря чему Бочкареву дал Свенсон освободиться и скрыться, а конвоиров расстреляли; одновременно захватив Гижигу, расстреляли руководителей переворота». (Снимок 2. «Второй слева Валериан Бочкарев»)

После того, как Бочкарев погиб, Свенсон спешно покинул территорию СССР, и не появлялся в Советском Союзе до 1924 года.    Иостако-сан, оставшись единственным хозяином на северо-западном берегу Охотского моря,    долго по сгнившим где-то песцам и белкам не тужил. Новые власти пока редко наезжали в Гижигу и Наяхан. Незаконный бизнес японского промышленника процветал. Пушные обозы тянулись к нему за сотни километров из Якутии, Корякии, даже с Чукотки. Иостако Гентаро принимал все меха, особенно радовали его соболя, которых редко, но все-таки привозили удачливые охотники. Расплачивался японец охотничьими припасами, мануфактурой, продуктами, но чаще всего – спиртом. Денег местные не просили. Они в тайге и тундре без надобности.

Все изменилось, когда из Петропавловска в Гижигу и Наяхан пришли чекисты и устроили здесь свои посты. Контрабандные операции Иостако Гентаро недолго оставались для них тайной. Но японец, узнав, что его шхуны и пароходы перед отправкой чекисты намерены проверять, успел переправить закупленную пушнину в одну из укромных бухт. В ней остался и сторож концессий Гентаро Прокопий Овчинников дожидаться, когда подойдет хозяйская шхуна, чтобы погрузить на нее мягкое золото. Новая технология сработала без сбоев. Чекисты проверили судно перед выходом из Наякана, но нашли на нём только задекларированный груз – соленую рыбу, консервы и икру…

В последующем сторож уже не дожидался на берегу хозяйских шхун. Оставлял в укромных местах меха, устанавливал условные знаки и уходил. Ни одна партия пушнины не пропала. Чекисты в отношении Иостако Гентаро вели себя предельно сдержано. Арендатор гижигинских рыбных промыслов имел на родине большой вес. Он принадлежал к одной из самых влиятельных в Японии семей. По данным Камчатского окружного отдела ОГПУ[2], дядя Иостако Гентаро являлся городской головой Токио, а сам арендатор имел широкие связи в парламентских и деловых кругах Японии. Он мог иметь определенное влияние на формирование внешнеполитического курса своей страны, в том числе по отношению к Москве, которая старалась наладить с Токио прогнозируемые отношения.

Сам Иостако Гентаро, хорошо говоривший по-русски, любил рассказывать гижигинским и наяханским обывателям о многочисленных путешествиях по миру. Он совершил несколько поездок по дореволюционной России и Советскому Союзу. Рассказывал японец и о том, что до того, как заняться бизнесом, служил в генеральном штабе императорской армии, не уточняя должности и звания. И все-таки в 1932 году нелегальный бизнес Иостако Гентаро рухнул…

Руководство Объединенного государственного политического управления, назначая в феврале 1926 года Ф.Д. Медведя полномочным представителем ОГПУ при СНК СССР по Дальневосточному краю, наряду с другими задачами требовало от него «выправить общую линию борьбы с контрабандой», очистить все органы «от тайных и явных контрабандистов», «решительным образом изменить отношение дальневосточников к контрабанде». (Снимок 3. «Филипп Демьянович Медведь»)

Аналогичные задачи получили и начальники областных и окружных отделов ОГПУ ДВК. Контрабанда в целом по стране представляла серьезную угрозу для экономической безопасности Советского Союза. Но на Дальнем Востоке она приняла характер криминальной эпидемии. В крае, где проживало населения в 90 раз меньше, чем в европейской части страны, задерживалась треть общего количества контрабанды, конфискованной в СССР.

В лучшем случае объёмы изъятых товаров достигали 10 процентов от общего числа незаконно перемещаемых через границу грузов. Согласно официальной статистике того времени, суммарный объём легальной внешней торговли Дальнего Востока на рубеже 20-х – 30-х годов прошлого века уступал контрабандный «товарообороту» семь миллионов рублей. Последний, по самым скромным подсчетам, достигал 40 миллионов золотых рублей в год с почти равными долями экспортной и импортной контрабанды.

В условиях товарного голода и высоких цен на промышленную продукцию на советском Дальнем Востоке успешно сбывался зарубежный ширпотреб самого низкого качества. Из ДВК в Китай, США, Японию уходили пушнина, благородные металлы. Например, из 400 пудов[3] ежегодно добываемого на территории советского Дальнего Востока золота 300 – уходили за границу. При таких объёмах нелегальной контрабандной торговли становится ясными причины, по которым руководство страны, ОГПУ считали ее угрозой для экономического и политического суверенитета дальневосточных территорий СССР.

Те вызовы безопасности, которые несла с собой массовая контрабанда, требовали усиления ответственности за незаконное перемещение через границу товаров и ценностей.

Принятый в 1926 году новый Уголовный кодекс РСФСР подразделял контрабанду на два вида – «простую» и «квалифицированную». Наказание за первую в виде высылки в административном порядке предусматривала статья 83-я УК. Квалифицированная контрабанда, ответственность за которую предусматривала 59-я статья Уголовного кодекса, каралась длительными сроками заключения, а в исключительных случаях – и смертной казнью.

В 1926 – 1929 годах органы ОГПУ имели право рассматривать во внесудебном порядке дела о контрабанде, «совершаемой систематически, организованными группами, а также в отношении скупщиков и лиц, занимавшихся незаконным перемещением товаров и ценностей через государственную границу с применением оружия, и изготовляющих фальшивые приборы и знаки таможенного клеймения».

Камчатский округ с входившими в его состав Колымой и Чукоткой являлся одним из основных центров поставок на нелегальный внешний рынок пушнины и благородных металлов. В силу нашего географического положения перевозки контрабандных грузов осуществлялась по морю. И, если применительно к Чукотке, можно говорить о тайных вояжах к её берегам шхун американских и канадских нелегальных торговцев, то японцы для доставки контрабанды на Камчатку и Охотское побережье использовали официальные рейсы судов. Часть из них обслуживали концессионные промыслы и заводы, часть курсировала на пассажирской линии между Петропавловском и Хакодате.

Отмечались случаи, когда в общем объёме контрабанды удавалось обнаружить и партии оружия. У участников чумиканского антисоветского восстания 1931 года изымались винтовки и карабины Арисака, изготовленные совсем недавно. Годом ранее в грузе японской бумаги, предназначенной для Якутии, чекисты Олы обнаружили 20 японских винтовок и 15 ящиков патронов к ним. Позднее, в 1934 году сотрудник НКВД, кочуя с оленьими стадами под видом заготовителя в бассейне реки Шайбовеем – притока Кеголи, впадающей в Омолон, – обнаружил оставку[4], состоящую из 400 саней. Они принадлежали корякскому князьку Умьеву. Оперативник решил поинтересоваться содержимым тщательно укутанной в оленьи шкуры поклажи. Сотрудник НКВД проверил только 5 саней из четырехсот. В них он обнаружил 15 совершенно новых винчестеров, карабин Арисака в заводской смазке и патроны к нарезному оружию разных калибров.

Дальнейшую проверку пришлось прекратить. Приехал хозяин оставки, и оперативник поспешил убраться. И не только из опасения оказаться расконспирированным. По неписаным законам тундры, человека, польстившегося на чужую оставку, убивали.

Камчатские чекисты имели сведения и о других поставках оружия из-за рубежа в районы их оперативной ответственности. Но то ли информация оказывалась недостоверной, то ли те, кому предназначался груз, успевали его хорошо спрятать, только обнаружить оружие сотрудникам не удалось.

Камчатский орган безопасности после отъезда на учебу И.Я. Ломбака с ноября 1926 года по июнь следующего года временно возглавлял Анатолий Лукич Шашков.

19 июня 1927 года Ф.Д. Медведь подписал приказ о назначении начальником Камчатского окружного отдела ОГПУ Мартына Александровича Краузе. (Снимок 4. «Мартын Александрович Краузе»). Многие операции чекистов полуострова по перекрытию контрабандных каналов проходили под его руководством. Одна из них разворачивалась в Петропавловске-Камчатском…

На двух странных типов, обосновавшихся на южном берегу Авачинской губы, возле Бабушкина камня, пограничники, ведя наблюдение с мыса Маячного, обратили внимание 18 июля 1929 года.

Почти одновременно сотрудники Камчатского окружного отдела ОГПУ получили информацию об исчезновении из поселка Авача Николая Сецинского и Яна Рекоша. Последний обратил на себя внимание чекистов около месяца назад настойчивыми попытками выйти на капитана японского парохода «Муроран-мару», который ежегодно, с мая по октябрь, курсировал между Хакодате и Петропавловском. За навигацию судно успевало сделать семь рейсов. (Снимок 5.«Муроран-мару»)

На Камчатке пароход редко задерживался больше, чем на сутки, а если выбивался из расписания, то сокращал стоянку до нескольких часов. За это время трудно познакомиться с капитаном, который почти не общался с камчатскими обывателями.

Небольшого роста коренастый японец в белоснежном кителе, который он, по слухам, менял дважды, а то и трижды в день, во время коротких остановок в Петропавловске иногда даже капитанской каюты не покидал. Все вопросы с властями, проблемы с грузами и пассажирами решали его помощники. Капитан «Муроран-мару» исключение делал только для японского консула и нескольких хорошо знакомых моряку соотечественников, постоянно проживавших в Петропавловске.

Один из таких господ и представил капитану Рекоша во время стоянки «Муроран-мару» в июне. О чём разговаривали камчатский обыватель и чопорный японский капитан чекисты тогда так и не узнали. Но расстались Рекош и капитан, очевидно, довольные результатом беседы. Чекисты предположили, что речь могла идти либо о контрабанде, либо о нелегальном пересечении границы. Капитан в белоснежном кителе, как уже хорошо знали в отделе ОГПУ, грязных заработков не чурался.

Изучив материалы оперативных донесений, М.А. Краузе распорядился к моменту очередного захода японского парохода в Петропавловск установить за Рекошем наблюдение. Но потомок сосланного в Сибирь польского конфедерата Ян Павлович накануне прихода судна в Авачинскую губу исчез, равно как и его давний приятель, проживавший с ним по соседству в поселке Авача Николай Матвеевич Сецинский, тоже поляк. Зато возле Бабушкина камня появились двое неизвестных.

Ситуация позволяла чекистам не торопиться с выводами и действиями. «Муроран-мару», который по расписанию ждали в Петропавловске к 18 июля, запаздывал.

Секрет в составе двух пограничников, который специально выставили для наблюдения за неизвестной парой, установил, что мужчины ведут себя не менее скрытно, чем чекисты, следившие за ними. Костров, несмотря на холод камчатских ночей, не разводят, к берегу в светлое время не подходят, постоянно прячутся в высокой траве…

«Муроран-мару» вошел в Авачинскую губу днем 20 июля. Старший помощник капитана сообщил пограничникам, что судно в пути задержала непогода, поэтому стоянка сокращается до минимума. Пароход уйдет ночью…

Чекистам пришло время посетить мужчин, прятавшихся на берегу Авачинской губы. Сотрудники ОГПУ почти наверняка знали, кого они там встретят, но оперативная работа всегда может подкинуть сюрприз.

Операцию по задержанию неизвестных М.А. Краузе поручил провести уполномоченному отделения по борьбе с контрабандой Н.В. Добржанскому. В рапорте, написанном на следующий день, сотрудник ОГПУ сообщал:

«…Я с группой в составе: пом. уполномоченного Темнова, контролера Бакшеева, нач. отделения вахтеров Кравченко и нарядом вахтеров при мотористе Квилинас, вышел на катере 20 июля с.г. в 19 ч. 10 мин. в юго-западном направлении, к берегу района села Богатырёвка. В 20 ч. 5 мин. катер, выйдя из полосы тумана, оказался в 100 – 150 саженях от берега, на котором была замечена опрокинутая на бок лодка, накрытая парусом, и возле таковой 2 человека. При появлении катера последние стали выносить из-под лодки какие-то мешки и прятать в траву. При высадке на берег у лодки оказалось двое мужчин. После проведенного обыска был обнаружен один чемодан, 2 мешка с пушниной и 2 ящика с личными вещами.

Задержанные, оказавшиеся гражданами села Авача Сецинский и Рекош, в 23 ч. 30 мин. после обратного возвращения катера были водворены в арестное помещение…

Задержанная пушнина, деньги и вещи оформлены протоколами».

Вызванный на следующий день на допрос Сецинский, увидев за столом молоденького помощника уполномоченного Темнова, перешел в атаку:

- По какой причине вы меня арестовали? Мы сам-друг на рыбалку выехали. И здрасте! Нас хватают, руки вяжут…

Напористость Сецинского Темнова не смутила. Чекист, проведший бессонную ночь, разбирая богатства задержанных контрабандистов, желания вступать в дискуссию с подследственным не имел. Подавив в себе растущее раздражение, Темнов перехватил психологическую инициативу в беседе:

- Давайте лучше посмотрим гражданин Сецинский, что вы прихватили с собой на «рыбалку» …

Чекист придвинул к подследственному исписанный лист серой бумаги и продолжил:

- …Сто сорок собольих шкурок, десять выдр, восемь красных лисиц, шесть лисиц-сиводушек[5], шестьдесят шесть горностаев. А еще золотые монеты царской чеканки, йены, доллары… Целое состояние. Ваш товарищ клянется, что оно вам принадлежит… Расскажите, откуда такое добро?

Сецинский раздраженно крякнул. Все, что он столько лет копил, занимаясь трудами праведными и неправедными, в одночасье пошло прахом. Крякнул еще раз, вздохнул и начал рассказ издалека.

На первом допросе Николай Матвеевич многие факты своей биографии опустил. Но настойчивость, проявленная чекистами, опросы свидетелей, исповеди Рекоша позволили понять происхождение богатства Сецинского. Продав меха в Японии, он мог себе обеспечить безбедное существование минимум лет на десять…

Приехал Сецинский на Камчатку в 1909 году в возрасте 29 лет в числе авантюристов, быстро наводнивших город после его превращения в губернский центр. Он открыл кузнечную и слесарную мастерские, взял подряд на кровельные работы возводимых за счет казны зданий. Параллельно пан Сецинский построил на улице Набережной вполне приличный особняк, который сдал в аренду мадам Зимниковой под публичный дом. Жрицы сексуальных услуг продолжали ударно трудиться здесь, пока в декабре 1922 года их не разогнали большевики.

Сам пан Сецинский покинул Петропавловск еще до отречения от престола Николая II. Прикупив катер, он начал развозить товары по реке Камчатке от её устья до самых дальних притоков. Николай Матвеевич вел и собственную торговлю, а также развозил товары уже известного нам торговца Олафа Свенсона и братьев Демби – потомков шотландца с пиратским прошлым, который принял русское подданство. Его сыновья, впрочем, тоже грязных методов конкуренции не стеснялись, но, надо отдать им должное, внесли вклад в развитие рыбного промысла на полуострове. Братья, среди которых солирующую скрипку играл старший – Альфред, построили в Усть-Камчатске консервный завод, оснащенный самым современным на тот момент технологическим оборудованием. (Снимок 6. «На реке Камчатка»).

Развозя по реке Камчатке товары, пан Сецинский, втайне от Свенсона и братьев Демби скупал у местных охотников пушнину. Предпочтение, по понятным причинам, отдавал соболям. Их, по его словам, он начал скупать в годы первой мировой войны, опасаясь, что деньги потеряют ценность. Так в годы революционного лихолетья и произошло.

Собственную торговлю Сецинскому пришлось свернуть в 1923 году. Но еще пять лет он продолжал ходить по реке и перевозить грузы. В 1928 году катер с находившимися на нём товарами райисполкома затонул. После происшествия у Сецинского возникли неприятности, но следствие, к счастью для него, пришло к выводу, что Николай Матвеевич не виновник, а жертва неудачного стечения обстоятельств.

Сецинский, лишившись катера, решил поменять и место жительства. В Петропавловске, переживавшем перманентный квартирный кризис, никто жилья на продажу не выставлял, пришлось обустраиваться в селе Авача. Обживался Сецинский обстоятельно. Купил просторный дом, приобрел корову, бычка, свиней, но при этом уже точно знал, что на Камчатке долго не задержится. Написал письмо брату, который обосновался в Шанхае, расспросил его, что и как. Родственник ответил быстро, посоветовал, если нет денег – сидеть на месте.

Сецинский себя бедным не считал, но как вывезти меха и другие ценности за границу? И тут ему словно специально подвернулся Рекош, с которым они свели знакомство еще в 1910 году. Ян Павлович сподобился несколько раз посетить Японию, обзавестись там нужными знакомствами. Рекоша знали как «надежного человека» и многие подданные микадо, постоянно проживавшие в Петропавловске. Через них Ян Павлович пообещал Сецинскому выйти на капитана «Муроран-мару» и договориться о нелегальной переправке в Японию приятеля вместе с ценностями.

Николай Матвеевич сразу согласия не дал, требовалось посоветоваться с семьей – с женой и четырьмя детьми. Супруга, узнав о предложении Рекоша, долго не думала: «Поезжай, нас потом как-нибудь выпишешь. Мы с голоду не умрем, деньги есть, хозяйство налажено…».

Рекош намеревался не только помочь Сецинскому бежать из СССР, но и составить ему компанию. Яну Павловичу давно не терпелось перебраться в Польшу, где у него оставались родственники, но удобного случая не выпадало, пока в Аваче не появился пан Сецинский. За организацию побега Рекош запросил у приятеля четвертую часть от валюты, которую удастся выручить за меха в Японии. Ян Павлович и сам владел кое-чем, как ему казалось, имевшим ценность за рубежом. Но о своем сокровище Рекош приятелю не сообщил. Читатель вскоре узнает о причинах, которые заставляли его таиться от подельника.

Пан Сецинский, узнав, сколько от него за услуги требует земляк, бежать отказался. После долгих споров сошлись на пятой части, из которой Рекош к тому же обязался оплатить услуги японского капитана. Не вполне доверяя друг другу, партнеры составили даже письменный договор, который стал вещественным доказательством преступного замысла. Накладные расходы по организации побега решили делить поровну.

Рекош начал действовать. Капитан «Муроран-мару» согласился их доставить в Японию за сущий пустяк – трех соболей и пять выдр. Это составляло приблизительно 800 йен – заработную плату капитана за три – четыре месяца. Договорились, что перед следующим заходом «Муроран-мару» в Петропавловск, который планировался 18 июля, Сецинский и Рекош укроются на южном берегу Авачинской губы. Капитан гарантировал контрабандистам, что порт он покинет в сумерках, пароход пойдет малым ходом, и когда судно поравняется с беглецами, они должны подать сигнал красным фонарем… Капитан спустит шлюпку…

М.А. Краузе, просматривая материалы уголовного дела, подготовленные Добржанским и его помощником Темновым, обратил внимание на упоминание про изъятые из багажа контрабандистов карты. Начальник отдела ОГПУ распорядился принести их.

Это оказались нарисованные от руки карты района Кроноцкого озера и дополняющие их перспективные съёмки геологических разведок. Краузе долгое время изучал их. Сличив подписи, сделанные на картах, с почерками задержанных, начальник отдела без труда установил, кто вёл съёмку местности. В топографии упражнялся Рекош, но только когда и зачем?

Ян Павлович объяснил свои «упражнения» просто: нарисовал карту, чтобы не блуждать по тайге, а в Японию, прихватил как память. Тогда Краузе попросил объяснить, что означают едва различимые точки на карте. Рекош только пожал плечами: «Не помню, может, капканы там ставили».

Затем Краузе вызвал на допрос Сецинского. Выслушав вопрос начальника отдела, он, не выходя из состояния глубокой меланхолии, совершенно безразлично ответил:

- Карты, которые вы изъяли, мне не принадлежат, об их существовании до нашего задержания я ничего не знал. (Снимок 7. «Карта»).

Краузе все-таки предложил задержанному взглянуть на них. Сецинскому ничего не оставалось, как склониться над картой. И по мере того, как он узнавал знакомые очертания рек, озер и сопок, меланхолия из его глаз исчезала, уступая место злости. «Ах, он, пся крэв, - то и дело шептал Николай Матвеевич. – Значит, он все-таки провел меня…».

Сецинский, наконец, поднял глаза на Краузе:

- Давняя это история, гражданин начальник…

Началась она в 1922 году. Сецинский тогда еще торговал и перевозил товары Свенсона и братьев Демби. Однажды, старший из них, Альфред, завел с Николаем Матвеевичем доверительный разговор: дескать, ходит много слухов о том, что в Соболином[6] заповеднике есть нефть. Демби предложил Сецинскому организовать экспедицию из надежных людей к Кроноцкому озеру. Расходы рыбопромышленник брал на себя.

Николай Матвеевич согласился тотчас. Он быстро вышел на некого Рыбакова, который уверял, что видел выходы светлой, «как керосин», нефти на поверхность у Кроноцного озера. В экспедицию Сецинский кроме Рыбакова рекрутировал еще троих – Размолодова, Скороходова и Рекоша.

Всю четверку Николай Матвеевич осенью 1922 года доставил на катере к устью реки Николки. О дальнейших событиях чекистам уже рассказывал Ян Рекош.

От реки Николки компаньоны поехали на лошадях, принадлежавших Рыбакову. Тот всю дорогу рассказывал о шведской экспедиции[7], которую он сопровождал к Кроноцкому озеру. Там ему скандинавы и показали выходы нефти на поверхность. Четверка нашла их и нанесла на карту. Попутно Рекош и компания вели поиски золота. Его предполагаемые месторождения Ян Павлович нанес на вторую карту.

С наступлением заморозков компаньоны решили заповедник не покидать, а поохотиться на соболей. Рыбакова послали к Сецинскому за продуктами, наказав гонцу ничего не говорить Николаю Матвеевичу об их открытиях. Посланец инструкцию выполнил в точности. О найденных выходах нефти умолчал, но убеждал, что надежда на успех остается. Сецинский, много повидавший на своем веку, без труда сообразил, что его водят за нос. Он понял, что компаньоны остались в заповеднике для охоты на соболей, и продуктов не дал.

Но Рекош, Размолодов и Скороходов выжили и без помощи Сецинского. За зиму они добыли по нескольку соболей. Весной 1923 года всю компанию в заповеднике арестовала специальная экспедиция по борьбе с браконьерами. Компаньоны, мстя Сецинскому за отказ снабдить их продуктами, сказали, что это он их отправил к Кроноцкому озеру за соболями. Николая Матвеевича арестовали и привезли в Петропавловск. Он отделался штрафом в две тысячи рублей, а его людей приговорили к году отсидки в ИТД[8]. Компаньоны, отсидев полсрока и выйдя на свободу, договорились ничего Сецинскому о картах не говорить.

Рекош, желая убедиться, что их открытия чего-то стоят, позволил скопировать карты камчатскому краеведу Прокопию Трифоновичу Новограбленнову, взяв с него слово, что о золоте и нефти Кроноцкого озера тот будет молчать. Не знаю, проверял ли Новограбленов результаты экспедиции, но карту он передал японцам. Отправляясь в Страну восходящего солнца, Рекош надеялся свои бумажные сокровища там продать, не зная, что его уже опередили.

В августе 1929 года Сецинский и Рекош все-таки сели на пароход. Только вез он их не в Японию, а во Владивосток, откуда оба гражданина проследовали в Хабаровск. Особое совещание по делам контрабандистов при полномочном представителе ОГПУ по Дальневосточному краю приговорило их к заключению в концлагере на три года. Мне остается только добавить, что уже в следующем году Сецинский из концлагеря убежал. Вскоре его семья покинула Камчатку. Дальнейшие следы их затерялись.

Не исключу, что Сецинские нашли способ перебраться через границу. В те годы на советском и маньчжурском берегах Амура и Уссури тысячи представителей разных народов и племен за умеренную плату предлагали услуги по переброске через кордон.

На совещании начальников особых отделов Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии и Дальневосточного края, проходившего с 11 по 14 декабря 1934 года в Хабаровске, отмечалось: «У нас переправа через границу существует еще как промысел... среди китайцев и корейцев, среди русских и приграничного населения можно найти и проводников через границу, и пособников, и натолкнуться иногда на целую переправочную «контору».

Вполне естественно, что трансграничная преступность обратила на себя внимание разведок, о чем так же говорилось на совещании начальников особых отделов. «За последние два года, - сообщалось в одном из выступлений, - захвачено 165 закордонных диверсантов и более 300 переправщиков». При этом заместитель начальника особого отдела ГУГБ НКВД СССР ОКДВА и особого отдела УГБ УНКВД по Дальневосточному краю С.А. Барминский подчеркивал, что «контрабандисты почти на сто процентов используются японской разведкой». Она, после того, как Токио оккупировало северо-восточный Китай и создало 1 марта 1932 года марионеточное государство Маньчжоу-го во всем зависимое от Японии, создала свои подразделения на всем протяжении советско-маньчжурской границы от Сахалина и Приморья до Забайкалья. (Снимок 8. «Сергей Арсентьевич Барминский»)

В качестве примера С.А. Барминский рассказал об одном из последних на тот момент задержаний контрабандистов. Оно произошло в 1934 году на участке Гродековского отряда. Пограничники задержали четырех китайцев, пробиравшихся в Маньчжурию. У одного из контрабандистов, Чжао Лина, изъяли дюжину катушек с нитками. Пограничники, удивленные тем, что китаец не продал свой товар в России, решили нитки размотать. На одной из катушек нашли нанесенный на бумагу план одного из участков Полтавского укрепрайона, расположенного на территории Приморья.

Проводились японской, другими разведками и специальные операции, направленные на разрушение экономики и финансовой системы СССР.

Особенную угрозу представляли попытки ряда стран через эмигрантские организации наводнить Дальний Восток фальшивыми купюрами. В начале 30-х годов в массовом порядке стали фиксировать появление поддельных червонцев в разных областях ДВК, особенно на территории Приморья. Фальшивые купюры, изготовленные с высоким качеством, изымали из обращения и на Камчатке. Сюда их доставляли китайские торговцы.

ПП ОГПУ удалось установить, что на территорию Советского Союза их перебрасывали из Харбина функционеры белоэмигрантской монархической организации «Братство русской правды». В Маньчжурию миллионы поддельных червонцев доставляли из белградского центра БРП именно для распространения на советском Дальнем Востоке, как в регионе наиболее уязвимом с точки зрения экономической и финансовой стабильности.

Удалось выяснить, что поддельные купюры изготовлены международной группой фальшивомонетчиков, состоящей из русских эмигрантов, грузин, немцев и англичан. А организовали их нефтяная компания «Роял Датч Шелл», группа Нобеля, промышленник Генри Детерлинг, германский генерал Макс Гофман, в годы первой мировой войны возглавлявший генеральный штаб кайзеровской армии на Востоке.

Доставленные во Владивосток функционерами БРП фальшивые купюры сбывались китайским торговцам в Миллионке[9], а оттуда поддельные червонцы растекались по всему ДВК. Распространялись банкноты, изготовленные в Белграде и среди контрабандистов в приграничных с СССР районах Маньчжурии.

Приморские чекисты, привлекли к операции широкий круг агентуры ОГПУ и милиции и смогли изъять на Миллионке значительное количество фальшивок. Одновременно центр принял меры к ликвидации источника появления поддельных червонцев.

В 1927 – 1929 годах через несколько фирм – транзитную «Такаоко, транспортную контору «Синья Сиотен» и через «Чосен-банк», имевший отделения в Петропавловске, Владивостоке и других городах ДВК, японские бизнесмены, связанные со спецслужбами империи, совершали масштабные незаконные экономические операции. Они занимались скупкой благородных металлов, драгоценностей, советских и царских золотых монет, валюты. Полученные ценности вывозили за рубеж, часто используя для контрабанды дипломатическую почту китайского консула во Владивостоке, или переправляли в другие японские фирмы, работающие в Советском Союзе.

Получаемая прибыль частично направлялась на финансирование подрывной деятельности белоэмигрантских организаций против СССР. Органы ОГПУ смогли раскрыть преступную сеть. Удалось арестовать только 10 человек. Кто-то успел скрыться за границей, кто-то прикрылся дипломатическим паспортом. В этот же период чекисты нейтрализовали деятельность трех групп, доставлявших в СССР из Шанхая фальшивые советские золотые монеты со значительно меньшей, относительно оригинала, массой содержания благородного металла.

Оперативные мероприятия, связанные с противозаконной деятельностью «Чосен-банка», владелицей которого числилась люто ненавидевшая все советское купчиха-миллионерша Е.Н. Литвинова, проводились и в Петропавловске-Камчатском. В операции местных сотрудников ОГПУ по пресечению спекулятивных сделок с валютой и драгоценными металлами принимал участие пограничник Николай Черский, которого привлекли к оперативной работе из-за знания нескольких иностранных языков. В будущем молодому человеку предстоит стать специалистом с мировым именем в области поиска, разведки и разработки газовых и нефтяных месторождений, Героем Социалистического труда, лауреатом государственных премий.

(Снимок 9. «Николай Васильевич Черский»)

Камчатским чекистам не удавалось проследить очевидную связь контрабандистов, задержанных на северо-востоке страны, с зарубежными спецслужбами. Хотя, пожалуй, в ряде оперативных эпизодов на рубеже двадцатых – тридцатых годов прошлого века такие контакты угадывались, но убедительных доказательств таких связей найти не удавалось.

Ликвидируя пушную империю Иостако Гентаро, с рассказа о котором начиналась эта глава, чекисты столкнулись с тем, что многочисленные посредники торговых сделок японца при их арестах не проявляли особого страха и беспокойства о своей судьбе. Причина массового фатализма открылась довольно скоро.

Жители Наяхана и Гижиги пребывали в полной уверенности, что совсем скоро Япония начнет войну с Советским Союзом, к их берегам подойдет посланный Иостако-сан корабль и узников освободят. Слухи оказались настолько сильны, что летом 1932 года эвены, выпасавшие оленьи стада в бассейне реки Омолон, изменив столетним традициям, не вышли на берег Охотского моря, где в период путины заготавливали на зиму красную рыбу и попутно вели обменный торг с жителями побережья и заезжими купцами.

(Снимок 10. «Рыбалка вблизи села Наяхан»)

Чекисты постарались установить источник панических слухов. Долгое время найти его не удавалось. Помогла чекистам жена сторожа промыслов Иостако Гентаро Прокопия Овчинникова. Она в силу дамского любопытства стремилась знать все о происходящем в округе. Женщина первой сообщила чекистам, что тунгусская знать, заезжая в Наяхан, подолгу засиживалась у начальника    местной радиостанции Кронида Перфильевича Макашева. Любил гостить у него и Иостако Гентаро.

Поначалу на сообщение Елены Овчинниковой внимания не обратили. Коммунист Макашев находился вне подозрений. До 1925 года он служил в Красной Армии, и в Наяхан его из Петропавловска-Камчатского направили для укрепления новой власти. Но вдруг на допросах задержанных эвенов Николая Букова и Федора Ярыгина вновь всплыла фамилия Макашева. Они оба сообщили, что «заведующий рацией слышал по радио, что к нам, в Наяхан, на будущий год «приедут японцы, прогонят русских».

9 апреля 1933 года настало время чекистам наведаться к Крониду Перфильевичу Макашеву. Обыска он не ждал, полагая, что находится вне подозрений, а потому от улик и не думал избавляться. Их набралось достаточно для возбуждения уголовного дела. При обыске у Макашева обнаружили самодельный передатчик мощностью 20 ватт, японскую телеграфную азбуку, которую, по словам задержанного, он украл в 1923 году «из секретной книги в бытность радистом 2-го радиобатальона в Томске». Нашли у Макашева и список радиочастот. При настройке на них радист Гижигинского морского контрольно-пропускного пункта Камчатского пограничного отряда Корягин обнаружил работу японских передатчиков.

Но самым главным сюрпризом стали обнаруженные при обыске расшифрованные радиограммы ОГПУ, которые через радиостанцию в Наяхане шли для местного контрольного поста. По словам начальника радиостанции, он «раскодировал телеграммы из чистого любопытства» и занимался этим три года кряду. Расшифровку Макашев, видимо, вел профессионально, и если он занимался ей, действительно, самостоятельно, то органы советской радиоразведки могли найти в нём уникального специалиста.

Работая над книгой, я проконсультировался с несколькими специалистами в области радиошифрования. Они, независимо друг от друга, утверждали, что раскодирование шифрованных телеграмм одиночкой-дилетантом невозможно. А Кронид Перфильевич нашел ключ не к одному, а к трём кодам – «Броня», «Сталь-1», «Сталь-3», которыми пользовались органы государственной безопасности. Из-за «любопытства» наяханского радиста коды ОГПУ пришлось менять.

Еще дороже оно обошлось самому Крониду Перфильевичу. 5 декабря 1933 года внесудебная тройка при полномочном представителе ОГПУ по ДВК приговорила его к высшей мере наказания. В 1989 году К.П. Макашев реабилитирован. Военную прокуратуру Дальневосточного военного округа, несомненно, поразила немыслимая строгость наказания, поэтому на улики, свидетельствующие о преступной деятельности несчастного радиста, сотрудники прокуратуры, принимая решение о реабилитации, не обратили внимания.

А Иостако Гентаро, едва появившись в Наяхане, поспешил на радиостанцию, но встретив там незнакомого человека, не задавая вопросов, ретировался. Когда японец обнаружил отсутствие других давних знакомых, он начал экстренно собираться в дорогу.

Местные чекисты Смирнов, Эвераус и Мальцев надеялись на арест японца. Но на отправленную телеграмму с запросом о задержании Николай Сергеевич Киселев, возглавлявший Камчатский окружной отдел ГПУ в 1931 – 1933 годах, ответил отказом. Для ареста обладающего связями в правительственных кругах Иостако Гентаро требовались очень веские основания. Советский Союз еще опасался раздражать своего островного соседа.

Руководство ОГПУ на рубеже 20-х – 30-х годов издало несколько приказов, требующих во избежание дипломатических скандалов проводить оперативную разработку иностранных граждан с особой тщательностью.

В одном из них, датированным 5 апреля 1927 года, указывалось: «Разработки дел по шпионажу с участием лиц, имеющих иностранные паспорта, производить в направлении выявления агентурной сети, состоящей обычно из лиц советского гражданства, производя, в случае необходимости, первоначально аресты одной агентурной сети, и запрашивая ОГПУ об аресте разрабатываемых иностранцев».   

Гентаро поспешно покинул советский берег на принадлежавшей ему шхуне, которую вызвал телеграммой, и в Гижиге и Наяхане больше не появлялся. Скоро стало известно, что арендуемые им промыслы Иостако-сан продал фирме «Ничиро». Прошу читателя эту компанию запомнить. К ней нам еще не раз придется вернуться.

Другим иностранцам, решившим подзаработать на Камчатке контрабандой и лишенным таких связей как у господина Гентаро, повезло меньше. Только в 1930 году сотрудники окружного отдела ОГПУ завели 28 уголовных дел по обвинению граждан Китая, Японии, Соединенных Штатов, Канады и других стран в незаконном провозе товаров через границу пушнины, валюты и драгоценных металлов. За предыдущий период уголовные дела за контрабанду в отношении иностранцев возбуждались периодически.

В следующем году пограничники и чекисты Камчатки задержали 248 контрабандистов. У них изъяли ценностей почти на четверть миллиона золотых рублей. Удалось конфисковать16 судов, на которых пытались провезти контрабанду.

Позитивное влияние на результаты оперативно-служебной деятельности оказало увеличение штатного состава регионального органа безопасности.

10 декабря 1930 года в составе Камчатской области создаются Корякский и Чукотский национальные округа, вскоре учреждаются Корякское и Чукотское окружные отделения ОГПУ, подчиненные Камчатскому окружному отделу. К этому периоду изменилось и советское уголовное законодательство, карающее за контрабандную деятельность. Согласно решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 11 марта 1926 года в качестве меры наказания к уличенным в незаконном перемещении через границу товаров и ценностей к иностранным гражданам «во внесудебном порядке может быть применена лишь высылка за пределы Союза ССР».

Избирательность в определении меры наказания для «своих» и «чужих» серьезно стимулировала криминальную деятельность среди зарубежных гостей. Лишь в начале тридцатых годов реальная практика борьбы с контрабандой, её потенциальная опасность для социальной и экономической стабильности, прежде всего, в стратегически важных приграничных регионах, заставили руководство Советского Союза пересмотреть такую избирательность. Иностранных контрабандистов стали привлекать к ответственности наравне с их отечественными коллегами по криминальному промыслу.

До этого момента скупку на советском Дальнем Востоке пушнины и золота рабочими и служащими японских промыслов, экипажами зарубежных судов, другими категориями иностранцев, без всяких преувеличений можно было считать явлением масштабным и повсеместным. Как это происходило можно проследить на примере китайского повара Сум Пи Сена, который трудился на усть-камчатском заводе японской промысловой фирмы «Ничиро».

Весь промысловый сезон 1931 года повар исправно колдовал над кастрюлями и сковородками и практически не покидал территории завода. Но ближе к августу, когда пришло время готовиться к отъезду, китаец, знавший русский язык, начал все чаще появляться в поселке. Он активно интересовался у жителей Усть-Камчатска кто готов за хорошую цену продать ему соболей. К большому удовольствию Сум Пи Сена, такой человек вскоре нашелся.

Как и полагается продавцу соболей, вел он себя осторожно, и на первую встречу с китайцем 29 августа пришел без товара. Уговорились в цене быстро. Повар согласился платить по 400 рублей[10] за шкурку. Повар просил на следующую встречу принести пять соболей. Продавец поинтересовался у китайца – а есть ли у него деньги на покупку? Сум Пи Сен заверил владельца соболей, что нужной суммой в советских червонцах он располагает. Повар предложил продавцу прийти на следующий день к нему на кухню, где он накормит гостя «вкусный китайский блюда» и отдаст деньги, если получит соболей…

Товар китайцу предлагал сотрудник ОГПУ, специально прибывший для проведения оперативного эксперимента из Петропавловска-Камчатского. Прежде, чем продолжить операцию, чекисты поинтересовались у таможенников: декларировал ли китаец валюту, въезжая в СССР 17 мая? Оказалось, что согласно заполненным документам, его состояние равнялось имуществу церковной мыши. Честно заработать за это время две тысячи рублей китаец тоже не мог. Официальные заработки у него за сезон едва ли могли достичь десятой части этой суммы, да к тому же рассчитывались с рабочими и служащими владельцы концессионных промыслов в Японии…

На следующий день, как и договорились, «продавец» с холщовым мешком за плечами пришел на кухню столовой администрации рыбоконсервного завода № 3. Повар гостя ждал, но обещанного «вкусного китайского блюда» не предложил, а сразу, без восточных церемоний перешел к делу:

- Принес?

«Продавец», смахнув рукавом с разделочного стола куски недавно шинкованной капусты, вывалил пять    собольих шкурок, взятых чекистами «напрокат» в заготконторе Союзпушнины. Китаец цокал языком от удовольствия, поглаживая тёмно-коричневый шелк мехов. «Продавец» не позволил повару долго любоваться соболями. Одним махом сгреб их обратно в мешок:

- Изволь платить, морда китайская, если покупать не передумал.

Дальнейшие действия «китайской морды» немало удивили оперативника. Повар начал торопливо стягивать штаны, не стесняясь, демонстрировать давно нестиранное бельё. Причина «стриптиза» раскрылась быстро. Деньги китаец хранил в потайном кармане, пришитом к обратной стороне брюк. Штаны еще не успели вернуться на прежнее место, когда в кухню, не нуждаясь в приглашении хозяина, вошли начальник местного контрольного поста ОГПУ Чернышев, бойцы погранохраны Бондаренко, Косоротов и уполномоченный по борьбе с контрабандой камчатской таможни Костин. Они изъяли у китайца 2178 рублей.

Вел дело Сум Пи Сена уполномоченный усть-камчатского подразделения ОГПУ И. Шануро. В те годы, увы, большого значения соблюдению формальностей и исполнению уголовно-процессуального кодекса не придавали. Приняв дело в производство 30 августа, И. Шакуро уже на следующий день извещает в письменном виде подследственного, что находящееся у него в производстве «дело № 2 по обвинению гражданина Сум Пи Сена по ст. 59-9 УК закончено, и таковое подлежит направлению камчатскому окружному прокурору». Затем уголовное дело и самого повара отправили в Петропавловск. В окружном центре китаец прожил несколько месяцев под подпиской о невыезде. 2 января 1932 года особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Сум Пи Сена выслать через ПП ОГПУ в Западную Сибирь сроком на три года, в случае предоставления документов об инподданстве, выслать из пределов СССР».

В мае 1932 года повар фирмы «Ничиро» вернулся в Хакодате, где и проживал до приезда в Советский Союз…

Активно занимались контрабандой и экипажи иностранных судов, заходивших в Петропавловск-Камчатский или зафрахтованных советскими организациями. В ряду последних значился китайский пароход «Дашинг», развозивший в 1931 году по обоим берегам Камчатки пассажиров и грузы. Возглавлял судно угрюмого вида француз, проживший всю жизнь в Сайгоне. Он относился к тому типу людей, которые никого и ничего не любят кроме трубки и коньяку. Экипаж подобрался под стать капитану – буйный и малоуправляемый. Когда «Дашинг» в ноябре 1931 года вмёрз в лёд Охотского моря, команда парохода взбунтовалась и угрожала утопить капитана-француза в ближайшей полынье. Разрядил ситуацию подход советского ледореза «Литке», который с большим трудом довел «Дашинг» до бухты Нагаева, где пароход и зазимовал. (Снимок 11. «Ледорез «Литке»)

В разноплеменном экипаже судна на скромной должности ресторанного боя[11] обретался китаец Фун Ю.

На него сотрудники ОГПУ обратили внимание еще при оформлении судна на приход в июне 1931 года. Не вязался явно немалого достатка 38-летний китаец в дорогом костюме, сверкающий золотым зубом с должностью боя – самой низкооплачиваемой на пароходе. К тому же Фун Ю состоял на оперативном учете ОГПУ как подозреваемый в контрабандных сделках. Он проживал на Камчатке с 1919 по 1928-й годы. Вначале трудился приказчиком китайской фирмы Сун Юн Туна, ездил по полуострову, скупал пушнину. После ликвидации иностранной компании занимался тем же самым, но теперь уже как служащий советских торговых организаций. Назначенный ему оклад в 100 рублей не устраивал китайца, и заставлял искать дополнительные заработки, которые советские законы квалифицировали как криминальные.

Чекисты по оперативным каналам получили сведения, что товары в корякских поселениях китаец продает по завышенным ценам, а стоимость пушнины занижает, что позволяет ему значительную часть выручки класть    себе в карман. Угроза уголовного преследования заставила Фун Ю в 1928 году покинуть Камчатку и вернуться в Шанхай, но, как оказалось, ненадолго. (Снимок 12. «Фун Ю»)

Во время стоянки парохода в Петропавловске китаец успел навестить около десятка своих земляков, которых тогда на Камчатке проживало немало. Фун Ю посетил на Таможенной[12] улице Ли Ун Бина, зашел на Ленинскую, где в доме под номером 36 проживали племянник его бывшего хозяина Сун Пен Жао и его родственник – повар строительной артели морской базы ОГПУ Сун Хун Чан.

26 июня «Дашинг», а вместе с ним и пароходный бой покинули Петропавловск. Предполагалось, что судно вернется в город не раньше октября.

На следующий день после ухода «Дашинга» пограничники на Таможенной улице задержали Сун Пен Жао. Он привлек внимание сотрудников ОГПУ странным поведением. Заметив пограничников, китаец, шедший навстречу, перешел на другую сторону улицы, затем развернулся и быстро зашагал прочь. Сотрудники ОГПУ задержали Сун Пен Жао и доставили в отряд. Здесь у китайца обнаружили спрятанные в брюках три шкурки соболя и две с половиной тысячи рублей. Китаец вначале отказывался объяснить появления у него мехов и большой суммы денег, но после того, как его обвинили в воровстве, начал говорить. Видимо, прикинул на сколько лет лагерей могут потянуть похищенные соболя…

Меха Сун Пен Жао и Сун Хун Чен покупали для Фун Ю. Деньги ресторанный бой передал им через Ли Ун Бина. «Мальчик на побегушках» предлагал за услуги неплохие комиссионные, и китайцы, конечно, решили постараться для земляка. К поискам соболей Сун Пен Жао и Сун Хун Чен подключили еще одного своего знакомого – Сян Вен Хо, который промышлял конным извозом и среди своих знакомых числил почти весь город. Он и нашел человека, который обещал продать соболей, но не дешевле чем по пятьсот пятидесяти рублей. Цена китайцев устроила. Договаривались на десять шкурок, но охотник, имя которого задержанные назвать отказались, на первую сделку принес только три. С ними и задержали Сун Пен Жао.

Чекисты, узнав, что соболей китайцы покупали для Фун Ю, решили на этот раз коммерсанта не отпускать.

«Даншинг», как и ожидалось, вернулся в Петропавловск-Камчатский в октябре. Судно привезло грузы и пассажиров из Тигиля. Сойдя на берег, Фун Ю отправился по знакомым адресам. Там его уже ждали…

На допросах в ОГПУ пароходный бой упорно отрицал, что просил кого-то покупать пушнину и передавал деньги. Стоял он на своем и на очных ставках с земляками. Но улики оказались неопровержимыми, и Фун Ю от ответственности на этот раз не ушел. К тому времени чекистам стало известно и о некоторых особенностях работы пароходного боя на «Дашинге».

Через несколько часов после того, как китайское судно ошвартовалось в Петропавловской бухте, в ОГПУ обратилась Ольга Гавриловна Дерюгина. Она пожаловалась на настойчивые приставания Фун Ю. Речь шла не о сексуальном интересе китайца к русской женщине. Ольга Гавриловна находилась в почтенном возрасте. Вожделел Фун Ю к шубе из выдры, в которой Дерюгина имела неосторожность выехать из Тигиля. Китаец настойчиво предлагал женщине продать шубу, не останавливаясь и перед угрозами. Приставал Фун Ю и к другим пассажирам, одетым в меха, каковых на пароходе оказалось немало.

Чекистам удалось установить, что, по крайней мере, одну шубу – лисью с воротником из соболя – китайцу удалось купить. Погоню за мехами Фун Ю успешно совмещал с продажей пассажирам спиртных напитков, пирожков с сомнительной начинкой, других продуктов, мелкой галантереи и особенно женских шелковых чулок – последнего писка моды того времени.

Цены китаец запрашивал невероятные. Бутылка дрянного коньяку стоила 50 рублей, банка консервированного молока – червонец, пирожок продавался за рубль. Одним словом, улик для ареста Фун Ю хватало.

«Дашинг» из Петропавловска в Охотское море ушел без пароходного боя. Китайцев, задержанных по контрабандному делу, отправили на историческую родину. Не повезло только Сян Вен Хо. Он к моменту своего задержания успел принять советское гражданство. Его отправили на три года в ссылку в Западную Сибирь…

Каждое уголовное дело, связанное с контрабандой мехов, их незаконным приобретением, требовало установления источника появления неучтенных шкурок соболя и другого пушного зверя. Часто продавцов не удавалось найти, но даже в этих случаях с большой долей уверенности можно было говорить о том, что меха добывали в Кроноцком заповеднике. Охотники-профессионалы промышляли зверя на своих участках и сдавали пушнину государству, во всяком случае, значительную её часть. Если, что и оставляли, то для себя, для семьи – как же на севере без мехов. На контрабандный рынок в южной части Камчатки поступал соболь, добытый браконьерами в заповеднике.

Камчатский отдел ОГПУ дважды организовывал экспедиции в район Кроноцкого озера. Результативными их назвать нельзя. Чекисты находили лишь брошенные заимки со следами недавнего пребывания браконьеров. Срабатывал таежный телеграф, опережавший чекистов, но незаконный промысел соболя и другого пушного зверя на какое-то время прекращался. Далеко не последнюю роль в том, что в 1934 году камчатский соболиный заповедник получил статус государственного, сыграли донесения окружного отдела ОГПУ в Хабаровск о необходимости усилить охрану пушного зверя в районе Кроноцкого озера.

С советского северо-востока в качестве контрабанды вывозили не только пушнину. Иностранцы охотно покупали или обменивали на товары у колымских, камчатских и чукотских обывателей и старателей золото, монеты из драгоценных металлов советской и царской чеканки, другие ценности.

Жительница Петропавловска Анна Ни-Ким дважды привлекалась к административной ответственности за контрабандные сделки. На третий раз внесудебный орган при полномочном представителе ОГПУ по ДВК направил в концлагерь.

В свое время корейцев Анну Ни-Ким и её мужа, крупного строительного подрядчика, хорошо знали на Камчатке. На них трудились, по крайней мере, полсотни рабочих, преимущественно корейцев и китайцев. После смерти мужа Анна от бизнеса отошла и жила в свое удовольствие, благо, что денег у неё хватало. Но, видимо, женщину бальзаковского возраста тянуло к приключениям. Первый раз её задержали в 1929 году, когда Анна попыталась обменять самородное золото на опий, который на Камчатке охотно раскупался китайцами и корейцами. Да и среди русских находилось немало постоянных посетителей опиумных курилен. Их содержание на тот период, хоть и не считалось занятием почтенным, но уголовно еще не преследовалось. Анна Ни-Ким на первый раз отделалась штрафом на сумму 72 рубля 10 копеек. С золотом, разумеется, пришлось расстаться.

Спустя два года дама уже объяснялась с чекистами после двух попыток продать иностранным морякам доллары и иены. На сей раз штраф составил 12 735 рублей 80 копеек. Через десять месяцев Анну Ни-Ким вновь задерживают сотрудники ОГПУ. Дама предлагала морякам зашедшего в Петропавловск норвежского парохода «Проминент» золотые доллары. Штраф в 10 055 рублей даме и в этот раз пришлось заплатить, но кроме административного наказания в отношении гражданки завели уголовное дело. В нём зафиксировали все предыдущие контрабандные сделки женщины.

В апреле 1932 года начальник Камчатского отдела ОГПУ Н.С. Киселев подписал обвинительное заключение по делу Анны Ни-Ким, которое завершалось словами: «Настоящее дело подлежит направлению на внесудебное рассмотрение особого совещания при Коллегии ОГПУ». Анна Ни-Ким отправилась в концлагерь на три года.

Теперь, уважаемый читатель, для продолжения рассказа о борьбе камчатских чекистов с контрабандой, нам необходимо перенестись далеко на север, на берег Чукотского моря. Туда, где в августе 1929 года в проливе Лонга, вблизи мыса Биллингса затерло льдами американскую шхуну «Елизиф». Она принадлежала уже упоминавшемуся на страницах этой книги торговцу из США Олафу Свенсону. Судно перевозило продовольствие и товары предпримчивого американца.

Бежав после авантюры с Бочкаревым, Свенсон благодаря ходатайству сенатора Уильяма Бора, энергичного сторонника установления дипломатических отношений США с Советским Союзом, сумел добиться от властей СССР прощения. Ему пришлось выплатить штраф в 30 тысяч долларов. Свенсон сделал это охотно. После выплаты штрафа ему разрешили продолжить торговлю на северо-востоке СССР, а еще вернули конфискованную ранее пушнину на гигантскую по тем временам сумму в 161 тысячу долларов. (Снимок 13. «Олаф Свенсон с дочерью Мариам, 1930 год»)

В 1926 году Свенсон заключает с Госторгом РСФСР соглашение о поставках продовольствия и промышленных товаров в полярные области Якутии и Чукотки, а взамен получает практически монопольное право на скупку у местного населения пушнины. Первые грузы американец на север Якутии привозит в 1927 году. Среди этой партии товаров оказалось несколько сотен винчестеров, которые Свенсон передал колымской агентуре Дальгосторга. Об этой партии оружия нам предстоит еще вспомнить, когда речь пойдет о восстаниях в Якутии и на Колыме. Карабины сыграют свою зловещую роль. Случайно или нет, но только винчестеры окажутся в России накануне очередного вооруженного выступления якутов и незначительной части эвенов против советской власти в 1927 – 1928 годах. Карабины, полученные от Свенсона, агенты Дальгосторга передадут восставшим   

После подавления вооруженного выступления такого количества винчестеров американец в Якутию, на Чукотку и Колыму больше не привозил. В трюмах шхуны, которая в августе 1929 года, идя к устью Колымы, попала в ледовый плен, оружия почти не было. (Снимок 14. «Шхуна «Елизиф»)

Корпус судна, посопротивлявшись Северу пару недель, давления торосов не выдержал и дал течь. Радист судна под чмоканье помп и грохот башмаков аварийных партий истерично отщелкивал телеграфным ключом сигнал SOS. Они долетали до антенн ледореза «Литке», дрейфующего во льдах в нескольких десятках миль западнее…

Навигация 1929 года оказалась самой тяжелой за всю предыдущую историю мореплавания в арктических водах Азии. Лето выдалось холодным. Беспрерывно ползущие с северо-запада тучи серым дождем оплакивали надежды моряков довезти грузы до мест назначений и вернуться в порты приписки. Редко выглядывающее солнце и эпизодически налетавший южный ветер лишь чуть отогнали от берега тяжелые паковые льды. Оказался в их плену и «Литке». Сколько ледорез не старался, а пробиться на восток, к подающей сигналы бедствия шхуне, пароход не смог.

Впрочем, «Елизиф» не затонула. Льды вытолкали судно на мель в трех кабельтовых от берега. Шхуна песчаную банку оседлала прочно, по всей длине корпуса. Экипаж благодаря счастливому для него стечению обстоятельств гибели избежал.

У полярных берегов Чукотки в летнюю навигацию 1929 года, кроме «Елизиф» в ледовом плену оказались еще одна шхуна Свенсона и советский пароход «Ставрополь». К последнему также безрезультатно пытался пробиться «Литке».

Моряки надеялись на теплую осень, которая заставит льды отступить. Но в сентябре дождь сменился снегом, а в октябре столбик термометра в паническом падении приблизился к отметке в сорок градусов. Тут уж стало ясно, что никакие ледоколы не помогут вмерзшим судам.

Свенсон, голубоглазый высокий блондин, сколотивший состояние торговлей на северо-востоке России, навигацию 1929 года привычно проводил со своими судами. Обычно спокойный и уравновешенный он в этот раз свойственное ему хладнокровие растерял. В середине октября Свенсон днями напролет широкими шагами мерил по диагонали каюту на шхуне «Нанук», увешанную шкурами белых медведей, редким оружием и уставленную дорогими безделушками. Американец при необходимости умел довольствоваться малым, но любил, если существовала возможность, путешествовать с комфортом.

Его экзотическая каюта служила и еще одной цели. Американец проводил в ней деловые переговоры с советскими функционерами. Они, привыкшие к непритязательному быту, оказавшись в роскошной каюте торговца, начинали чувствовать себя подавленно и часто шли янки на уступки в спорных вопросах. Правда, встречались и те, кто любил подолгу рассиживаться в мягких креслах американца, но таким визитерам Свенсон без обиняков давал понять, что они задержались недопустимо долго.

Говорил по-русски американец хорошо. С момента первого появления в России в 1901 году, он получил хорошую языковую практику.

Осенью 1929 года Свенсону его роскошная каюта казалась ужасной камерой, в которую его заключили ранние льды Чукотского моря. Фирма Свенсона несла колоссальные убытки, которые не могли покрыть никакие страховки. Янки беспокоил не товар на «Елизиф», не даже оказавшиеся в ледовом плену шхуны. Предпринимателю не позволяли спокойно спать трюмы «Нанука», набитые шкурами песца и горностая, собранных на арктическом побережье Якутии и Чукотки.

Американцу требовалось доставить меха в Фербекс на пушной аукцион, который открывался в декабре. Ударит в последний раз молоток аукциониста, и опоздавшему Свенсону придется ждать год до очередных торгов, умоляя банкиров подождать с выплатами процентов по кредитам.

Американец в доверительной беседе сообщил капитану зимовавшего неподалеку «Ставрополя» Павлу Миловзорову, что у него на борту находятся 12 тонн пушнины «стоимостью в несколько сот тысяч долларов». Просто астрономическая на тот период сумма, которую вынужденно платило наше государство за снабжение Свенсоном северных территорий. Считается, что именно Миловзоров предложил американскому промышленнику воспользоваться авиацией. В тот же день Свенсон отправил телеграмму на Аляску: «Организуйте полеты на Чукотку вывоза двенадцати метрических тонн пушнины зпт Сигрид[13] зпт меня зпт десяти человек экипажа тчк Радируйте условия тчк Страховой риск беру на себя тчк Ввиду отсутствия дипотношений новой русской властью[14] зпт возбудите ходатайство Москву через губернатора Паркса тчк».

(Снимок 15. «Павел Георгиевич Миловзоров»)

Вот что рассказывает о дальнейших событиях направленный на Чукотку для спасения экипажа «Ставрополя» известный советский летчик М.Т. Слепнёв: «Выполнение воздушной переброски взяло на себя воздушное общество «Аляска Эруэйс», во главе которого стоял известный американский полярный летчик – полковник Эйельсон, выполнявший обязанности генерального директора и пилота.

Общество «Аляска Эруэйс» запросило через соответствующие американские власти разрешение у советского правительства на право производства полетов над нашей территорией. Получив это разрешение, оно приступило в первых числах ноября 1929 года к выполнению задания».

Самолеты компании успели сделать три успешных рейса, вывезли часть команды шхуны и меха. Во время четвертого перелета произошла катастрофа, о которой сообщило Телеграфное агентство Советского Союза: «Американский авиатор Эйельсон с помощником, летевшие на выручку пассажиров парохода «Нанук», пропали без вести. Летели по западному направлению к мысу Северному.

По сообщению жителей, аэроплан был виден последний раз 9 ноября, приблизительно в 50 милях к юго-востоку от мыса Северного. «Нанук» находится в 4 милях от мыса…».

Место трагедии и погибших летчиков найдут только 26 января следующего года вблизи того самого места, где шум их самолета слышали в последний раз. Машина упадет вблизи от охотничьего зимовья, до которого, как определят обнаружившие останки соотечественников американские летчики Ионг, Кроссен и Гильом, «можно было добросить камень».

Трагедия Эйельсона не остановила Свенсона. Операцию по вывозу мехов и частично экипажей двух шхун он завершил. С последней партией отправился на Аляску сам. На зимовку на «Елизиф» остались норвежец Крук и немец Адольф, имевшие опыт ледовых одиссей. Перед тем, как покинуть Чукотку, Свенсон передал им по радио еще одно распоряжение. Он потребовал разыскать жившего неподалеку от мыса Биллингса старого знакомого, у которого он когда-то скупал намытое втайне от властей золото – Петра Брюханова.

К началу тридцатых годов на арктическом побережье Чукотки жили десятка два – три человек, которых в эти далекие от цивилизации края занесли авантюрные ветры, дувшие в паруса искателей приключений и богатств. Американцев, канадцев, скандинавов, даже австралийца, до поры до времени, пока их прошлым и настоящим не начали интересоваться органы ОГПУ, вполне устраивала полутуземная жизнь. Одной из самых колоритных фигур этого разноязычного племени являлся Петр Самсонович Брюханов.

Он родился в 1877 году вблизи от тех мест, где несколько ранее явился миру Распутин. Я не случайно вспомнил демоническую личность Григория Ефимовича. Его чукотский земляк происходил из тех же обрусевших коми, что и Распутин. Брюханов даже внешне походил на царского фаворита: та же звериная настороженность в пронзительных прищуренных глазах, та же всклокоченная густая борода.

На шестом десятке лет, в возрасте, который у местных жителей считался преклонным, «открывающим путь к «верхним людям», Петр Самсонович сохранил силу, и не только физическую. К моменту описываемых событий Брюханов воспитывал двухлетнюю дочь и начал подыскивать в окрестных стойбищах вторую жену, но тут жизнь его круто изменилась.

Не однажды горячее стремление разбогатеть меняло векторы судьбы Петра Самсоновича. В 1901 году он, бросив родное село, направился в Кяхту, где, как Брюханову рассказывали, живет тьма-тьмущая богатых русских и китайских купцов, которым постоянно требуются работники. Бывалые люди утверждали, что за год-два при известной сноровке можно и в приказчики выбиться, а там и свое дело завести.

В Кяхте Брюханова настигло полное разочарование. На границе с Маньчжурией подданных и Российской империи, и Поднебесной, желающих поступить в услужение к купцам, обреталось в десятки раз больше, чем требовалось. Пришлось недавнему хлебопашцу довольствоваться местом на бирже ломовых извозчиков. Но за месяц вдоволь «наломавшись» и заработав на хлеб с квасом, Брюханов подался дальше на восток, в Зею. Здесь он пару недель вывозил лес из тайги, а потом устроился половым постоялого двора, основными клиентами которого являлись местные старатели. Наслушавшись их пьяных рассказов о фарте и жилах с несметными богатствами и, став свидетелями диких загулов тех, кому удача улыбнулась, Брюханов отправился в тайгу за золотом с десятком таких же, как он авантюристов.

Старательское дело оказалось тяжелым и опасным. Через год в артели, к которой прибился Брюханов, в живых не осталось и половины старателей. Кого чахотка прикончила, кто не вынес тяжелого труда, кому и сами артельщики помогли отправиться в мир иной, чтобы «фарту от товарищев не прятал».

Из тайги Брюханов вышел с таким же тощим карманом, с каким туда и уходил, но с твердым убеждением, что удача – дама капризная и полагаться вслепую на неё не стоит. Старательскому делу требовалось учиться.

В 1902 году геолог Д.В. Иванов на зейских приисках набирал рабочих в экспедицию для поиска золота на Чукотке. Брюханов воспользовался выпавшим ему шансом и отправился учиться старательскому делу на земли, о которых ранее не слышал. Добирались на Чукотку через США и Канаду. За океаном Д.В. Иванов дополнительно нанял оставшихся не у дел старателей Аляски. К 1902 году тамошняя золотая лихорадка пошла на спад.

Экспедиция состояла из 120 русских рабочих и 50 американцев. В современных источниках утверждается, что Иванов золота не нашел, а «его рабочие в основном занимались охотой на побережье». Брюханов, давая в 1931 году показания начальнику Камчатского окружного отдела ОГПУ Григорию Романовичу Коваленко, придерживался иной точки зрения:

(Снимок 16. «Григорий Романович Коваленко»)

«Эта экспедиция, имея лошадей, исследовала береговую полосу от мыса Дежнева до Провидения… Нашли рассыпное золото в районе реки Пуутынвеем, как в самом русле реки, так и в некоторых ключах, и на горе. На горе нашли золотую жилу, но разрабатывать было нельзя из-за отсутствия воды. В русле речки и по ключам, хоть и было золото, но добывать его трудно, в силу тонкого слоя талой почвы, глубже – вечная мерзлота. В заливе Лаврентия найдено рудное золото, говорили, что не очень богатое».

Петр Брюханов знал, о чем говорил. Распрощавшись с Ивановым, он отправляется в Ном. Несколько лет трудился на золотых приисках Аляски, пережидая, когда на родине завершится русско-японская война и затихнет первая революционная смута. В 1910 году с интернациональной артелью старателей-хищников отправился на Чукотку, где мыл золото на месторождениях, открытых экспедицией Д.В. Иванова. В этот раз фарт сопутствовал Брюханову и    его подельникам. По словам Петра Самсоноича, «намывали в 11 дней по 3 с половиной фунта золота[15] на человека».

В показаниях Брюханова следует обратить не только на впечатляющие объёмы добытого металла, но и на периодичность, с которой вели подсчет песка и самородков старатели-нелегалы – 11 дней. С таким интервалом подходили к золотоискателям суда Свенсона. Хранить на месте намытые сокровища старатели опасались. Могло нагрянуть русское охранное судно, а еще страшнее – набрести ватага таких же хищников, как и друзья Брюханова. В эти дни и состоялось знакомство Петра Самсоновича с некоронованным монархом Чукотки – Олафом Свенсоном. (Снимок 17. «Дикие старатели»)

Упоминание о большом золоте Чукотки не единичны. ПП ОГПУ по ДВК в 1926 году установила, что некий «советский гражданин» передал в германское консульство во Владивостоке аналитическую справку о залежах благородного металла в районе Анадыря. Полученные геологические материалы так впечатлили немцев, что они попытались добиться заключения концессионных соглашений на разработку золота Чукотки. Москва Берлину отказала, надеясь добывать валютный металл самостоятельно.

«Золотые» деньги Брюханов, ведя в Номе разгульный образ жизни, быстро спустил. Чтобы заработать на жизнь, пришлось сибирскому мужику перебраться на Чукотку,    и заняться торговлей. Русским, британским и японским купцам Брюханов предпочитал Свенсона. Ему продавал купленные у чукчей и эскимосов меха, у американца пролучал для обменной торговли товары. Бизнес Брюханов вел бойко. По словам свидетелей, которых дотошно расспрашивали чекисты, Петр Самсонович за сезон продавал Свенсону мехов на сумму до 18 тысяч рублей – очень приличные в предреволюционные годы деньги.

Торговлю Брюханов вел жестко, с местным населением не церемонился. Следствие установило, что он стрелял, по крайней мере, в двух чукчей за то, что они принесли меха на обмен не ему, а конкуренту.

Впрочем, местное население не считало Брюханова жестоким. Сами чукчи, у которых ритуальное удушение стариков в силу тяжелых условий жизни вошло в традицию, при разрешении споров не медлили обращаться к винчестеру, ножу или удавке. Брюханов хорошо знал законы тундры, а потому никогда не расставался с оружием. Жизнь, которую вел Петр Самсович, легкой назвать трудно. На Чукотке в те годы, она и не могла оказаться другой. Но, во всяком случае, Брюханова обошли стороной и Первая мировая война и последовавшая за ней гражданская…

Новая власть долгое время не имела возможности контролировать огромный край. К концу 20-х годов в ряде прибрежных населенных пунктах Чукотки начали выставлять контрольно-пропускные пункты пограничной охраны, в Анадыре создается окружное отделение ОГПУ. Но экономически новая власть оставалась несостоятельной. В силу целого ряда причин она не могла обеспечить население северо-востока страны необходимыми продуктами и товарами. Свенсону слабость новой власти позволила сохранить влияние на Чукотке, чего не скажешь о Брюханове.

Масштабную торговлю ему пришлось свернуть в 1925 году после того, как сельский ревком арестовал Петра Самсоновича за мошенничество при расчетах с чукчами. Брюханову тогда удалось откупиться, и уголовное дело, заведенное на него, прикрыли. В последующие годы Брюханов жил в поселке Рыркарпий, который располагался в районе мыса Северного. Бывший торговец выстроил себе «шикарное по тогдашним чукотским понятиям жильё – полуземлянку с застекленными окнами и деревянным полом.

Брюханов, располагая некоторыми средствами, жил безбедно, но богатств своих, если они и имелись, напоказ не выставлял. Бывший торговец знал, что чукчи не любят и боятся его, а если к этим чувствам добавится еще и зависть, то ничего хорошего ждать не стоит. Кстати, именно так все впоследствии и произошло.

А пока Петр Самсонович охотился, не упуская при случае возможность прикупить шкурку песца у туземного охотника, и любил называть себя заморским словечком траппер. Так бы он, наверное, и жил обласканный молодыми женами в ожидании часа, когда наступит время отправляться «к верхним людям», но тут о давнем знакомом вспомнил мистер Свенсон.

Доверенный американского торговца Бердиев и его помощник Ано посетили Брюханова вскоре после православного рождества. Рассказ о севшей на мель шхуне для хозяина полуземлянки новостью не стал. Новости о происходящем в тундре со скоростью собачьих и оленьих упряжек разносятся от яранги к яранге. Знал Брюханов и об оставленных на «Елизиф» двух зимовщиках. Даже собирался навестить их, но все не мог найти времени.

Бердиев передал предложение Свенсона Брюханову – помочь уберечь его людям товары на шхуне «Елизиф».

Петр Самсонович, озабоченно крякнул. Он, разумеется, сообразил, что предложение американца таит в себе немалые выгоды, но вида не подал:

- Помочь надо, как не помочь. Местные людишки вороватые, вмиг все растащат. Да еще и зимовщиков ваших порешат. Сами знаете, как у нас иной раз случается. Только сейчас недосуг мне, на охоту, за песцами собрался…

- Мистер Свенсон, -    перебил Брюханова Бердиев, - обещал, что вы внакладе не останетесь.

Дальше «уговаривать» Петра Самсоновича не пришлось. Уже на следующий день все трое на собачьих упряжках выехали в стойбище Валькарай, напротив которого и вмерзла в лед шхуна.

Еще царствовала полярная ночь, но полная яркая луна да всполохи северного сияния хорошо освещали дорогу. Первой шла упряжка Брюханова Его шестерка ездовых собак, которой хозяин вполне справедливо гордился, не хотели идти в хвосте чужаков. Нарты Брюханова прокладывали колею для остальных упряжек.

Шхуну Петр Самсонович заметил издалека. Её единственная мачта служила хорошим ориентиром. Из печной трубы, выставленной в иллюминатор кормовой надстройки, время от времени вырывалось пламя. «Ишь, не жалеют дров», - не без зависти подумал хорошо промерзший в дороге Брюханов.

Снег вокруг судна хорошо обтоптали десятки человеческих ног, но, несмотря на все признаки присутствия людей на шхуне, никто не обратил внимания на собачий лай трех упряжек, никто не вышел встречать приехавших. Им пришлось самим, без лестницы забираться на борт «Елизиф». Вскоре стали ясны причины негостеприимного поведения зимовщиков. Мертвецки пьяные норвежец и немец спали в капитанской каюте, где стоял крепкий запах нечистот. Бердиев растолкал матросов, и после того, как они немного пришли в себя, саданул тому и другому по носу. Брюханов с ним согласился: «Спят, сволочи, а печь раскочегарили так, что судно спалить можно».

Далее центр событий переместился в чукотское стойбище Валькарай, состоящее из четырех яранг. Брюханова и американцев вышли встречать все его жители – 14 взрослых и семеро детей. Впереди стоял чукча Теккай, избранный недавно председателем туземного совета стойбища. Брюханов в разговоре, который велся на причудливой смеси чукотских и английских слов, по большей части обращался к Теккаю. В литературном переводе его короткий и убедительный монолог выглядел приблизительно так: «Вот там, нерусь вшивая, (по самому Брюханову давно отвыкшему мыться, насекомых ползало не меньше).    Если стянете хоть один куль муки, будете иметь дело со мной.

«Нерусь вшивая» в лице Теккая согласно кивнула головой, давая понять, что ей все ясно и дальнейших объяснений не требуется.

Зимой 1930 года окрестные чукчи, хоть и изрядно голодали, набегов на шхуну не совершали. Ближе к весне в правом борту «Елизиф» Брюханов и его подручные выше ватерлинии вырезали большое отверстие, в которое могла войти лошадь с санями, окажись они где-нибудь поблизости. Товары с борта шхуны начали понемногу на собачьих упряжках перевозить на берег. Трудились несколько чукчей и кроме самого Брюханова еще двое русских – Степан Васильевич Поваров и Григорий Фомич Конченко, с такими же цветастыми, как у Петра Самсоновича авантюрными биографиями.

Гора товаров на берегу росла. Часть из них требовала просушки. Но значительное количество продуктов, промышленных товаров, мануфактуры не пострадали вовсе. Даже оказавшаяся в воде часть груза    не потеряла ценности. Многие товары, как, например, табак «Принц Альберт» хранились в герметичной свинцовой упаковке и могли перенести еще не одно кораблекрушение. С работниками Бердиев, к обоюдному удовольствию расплачивался товарами, вывезенными со шхуны. Кто-то получал больше, кто-то – меньше. Брюханов впоследствии говорил, что зимой 1930 года он ни в чём нужды не знал.

В июле к мысу Биллингса подошла еще одна шхуна Свенсона «Коризе», которая как и год назад «Елизиф» направлялась в устье Колымы. На борту шхуны находился доверенный фирмы мистер Полистер. «Коризе» забрала часть груза «Елизиф». Но многое на шхуну, уходящую к устью Колымы, погрузить не удалось.

Перед отплытием Полистер пригласил к себе Брюханова. В подробности их разговора Петр Самсонович следствие посвящать отказался. Рассказал, что Полистер предложил ему продолжить разгрузку шхуну на прежних условиях оплаты труда наёмных работников, а окончательный расчет с самим Брюхановым проведет мистер Свенсон.

«Коризе», забрав четверку служащих компании, ушла. На пути к устью Колымы ей придется претерпеть немало приключений, но её история к нашему повествованию не имеет отношения…

Брюханов после разговора с Полистером вернулся на берег в приподнятом настроении, и гордо заявил поджидавшим его чукчам и Поварову с Конченко, что теперь он хозяин всех товаров «Елизиф».

Я склонен считать, что Петр Самсонович, располагая некоторыми средствами, просто купил севшую на мель шхуну со всем её содержимым. Эта версия объясняет причину отказа Брюханова посвятить чекистов в суть разговора с Полистером. Не мог же он признать, что располагает средствами, достаточными для покупки шхуны, хоть и севшей на мель, но с большим количеством различных товаров.

Сообщение бывшего золотоискателя о том, что «теперь он всему хозяин», радости у приятелей траппера не вызвало. Вспыхнувший пожар зависти у чукчей и русских еще больше раздула демонстрация Брюхановым породистой ездовой лайки, которую ему якобы подарил Полистер.

Завершил «тронную речь» траппер сообщением о продолжении разгрузки шхуны на прежних условиях.

Известие о неожиданно свалившемся на Брюханове счастье быстро облетело тундру. В Валькарай кочующие и оседлые чукчи потянулись не только в поисках работы. К растущему на берегу холму из ящиков, тюков и бочек и к построенной из крепких дубовых досок, снятых со шхуны, избушке, в которую переселился бывший золотоискатель, съезжались зажиточные аборигены, способные купить слегка подпорченные сокровища. Брюханов имущим чукчам не отказывал. По его словам, он успел продать товаров всего на 200 рублей, что понятно. Местные жители предпочитали натуральный обмен. Траппер выменял на муку, сало и табак 11 оленей и отдал за две песцовые шкурки подаренную ему Полистером лайку. Не забывал Брюханов отсылать товары и семье.

Надо отдать должное новому владельцу «Елизиф». Обращался он с чукчами по традициям своего поколения сурово, но задарма работать их на себя не заставлял. Расплачивался продуктами, которые перед угрозой надвигающегося на арктическое побережье Чукотки голода, оказались для аборигенов, как нельзя кстати. Лето 1930 года выдалось таким же холодным, как и предыдущее, и судам, идущим к факториям Чукотки и Якутии, приходилось преодолевать почти сплошные льды. Многих, как, например, экипаж парохода «Колыма», ждали мучительные цинготные зимовки.

Так, наверное, и продолжал бы господин Брюханов разгрузку шхуны до полного её опустошения, не окажись в Валькарае в январе 1931 года представители Чукотского окружкома Белов и Шафовалов, которые занимались перевыборами советов в стойбищах. Чукча Теккай рассказал им о самоуправстве Брюханова, который «туземный совет не слушает и не во что председателя не ставит».

30 января Белов и Шафовалов составили протокол, подписанный представителем местной власти чукчей Теккаем. Он долго потел и мучился, выводя печатными буквами своё имя.    В документе говорилось, что Брюханов «производил незаконную торговлю спасённым товаром, не имея на это прав, тем самым, подрывая плановое снабжение и заготовки, не передав товара т/с[16] для направления в органы ГПУ, сознательно нарушив постановление главного таможенного управления о спасении грузов с судов, потерпевших аварию.

На основании вышеизложенного постановил: за сделанные нарушения гр. Брюханова направить в распоряжение начраймилиции для привлечения к ответственности. Срок прибытия гр. Брюханова в Уэлен 15 февраля 1931 года».

Траппер документ читал долго, шевеля губами. Закончив, не говоря ни слова, вернул Шафовалову исписанный с двух сторон карандашом тетрадный лист и отправился по своим делам. Представители окружкома переглянулись:

- Он понял, что ему нужно ехать в Уэлен? – поинтересовался у товарища Шафовалов.

- Мне кажется, плевать он хотел на нашу бумагу, - печально подытожил работу над документом Белов.

Окружкомовцы отправились дальше, а Брюханов, словно ничего не произошло, продолжал жить в избушке. Он не знал, что к Валькараю спешил А.И. Калтан, сотрудник аппарата полномочного представителя ОГПУ по Дальневосточному краю, который в 1930 – 1931 годах проводил социологические и статистические исследования на Чукотке, изучал политические настроения местных жителей.

Поскольку неожиданно свалившееся на Брюханова богатство стало на несколько месяцев главной новостью тундры, чекист еще в Уэлене узнал о севшей на мель американской шхуне. По мере приближения к мысу Биллингса он все чаще встречал продукты и товары, перекочевавшие из трюмов «Елезиф» в яранги кочевников. В «Отчете по обследованию Чукотского полуострова» А.И. Калтан о таких фактах упоминает неоднократно. 5 марта он запишет: «Мы встретили три нарты, нагруженные разным домашним скарбом, двумя бочками керосину и несколькими небольшими ведерками с американским салом. Причём керосин и американское сало со шхуны «Елизиф».

Даже отрывочных сведений о разгрузке иностранного судна опытному сотруднику ОГПУ А.И. Калтану хватило, чтобы квалифицировать действия Брюханова как контрабанду. В те годы действовало специальное постановление Главного таможенного управления СССР, касающихся грузов с потерпевших аварии иностранных судов. Товары, обнаруженные на них, подлежали передаче в ближайшую таможню, а в отсутствие таковой – местным органам власти.

Приехал Калтан в Валькарай 8 марта. Ближе к вечеру состоялся решающий разговор с Петром Самсоновичем.

- Гражданин Брюханов, - начал разговор чекист, - вам надлежит убыть в Уэлен в распоряжение начальника морского контрольно-пропускного пункта ОГПУ товарища Норкина. Ему передадите вот эту бумагу.

Для убедительности Калтан положил лист плотной бумаги на широкую деревянную кобуру маузера, с которым в экспедиции не расставался, и посмотрел на Брюханова, проверяя, понял ли собеседник намёк.

Траппер взгляд чекиста перехватил. Колючие глаза Калтана смотрели на Брюханова в немигающей спокойной твердости. Траппер, уже сообразив, что теперь ему не отвертеться, все же решил без боя не сдаваться:

- Это по какой же надобности я должен в путь отправляться?

- А по такой, гражданин Брюханов, что усматриваю в ваших самоуправных действиях по разгрузке шхуны контрабанду – преступление, которое карается лишением свободы со строгой изоляцией на срок до одного года, а при отягчающих обстоятельствах – вплоть до высшей меры социальной защиты, - намеренно резко отчеканил Калтан.

Последние слова заставили Брюханова вздрогнуть:

- Это за что же стенка?

- Если вы начнете сотрудничать со следствием, я полагаю, мы сумеем избежать крайностей, - голос Калтана потеплел…

Брюханов, проехав около 800 километров, появился в Уэлене 25 марта. В тот же день начальник местного МКПП Норкин вынес постановление о производстве предварительного следствия: «Рассмотрев поступивший материал о выгрузке на берег и распродаже американского товара на мысе Биллингса Чукотского района гражданином Брюхановым Петром Самсоновичем, и принимая во внимание, что в таковом заключаются признаки преступления, предусмотренного ст. 59, п. 9 УК и постановлением ВЦИК от 16 октября 1922 года, - постановил: приступить по означенному делу к производству предварительного следствия по указанным выше признакам преступления, уведомив об этом Камчатского прокурора и начальника Камчатского пограничного отряда».

Первый допрос Брюханова состоялся 31 марта. Под показаниями траппер расписывался полупечатными буквами. К последней букве фамилии добавил старорежимную «ять», отмененную в советской России орфографической реформой 1917 – 1918 годов.

Удивляет та энергия, с которой сотрудники ОГПУ вели следствие. Норкин и его подчиненные в апреле и мае проехали на собачьих упряжках тысячи километров по тундре, провели несколько обысков, осмотрели полуземлянку, в которой жила семья Брюханова. Сотрудники ОГПУ изъяли товаров, являвшимися по сути контрабандными, на сумму 20 439 рублей. Продукты, четыре новеньких винчестера, дробовое ружьё, более сотни байковых одеял и многое, многое другое после описи передали фактории Акционерного камчатского общества. Следствие считало, что Брюханов присвоил товаров, как минимум в два раза больше. А на «Елизиф», по словам траппера, «добра оставалось еще на несколько сот тысяч рублей».

После отъезда Брюханова товары и саму шхуну оставили сторожить Степана Васильевича Поварова. Тундровый телеграф вскоре «отстучал», что он набрал продуктов на два года, а мануфактуры – не меряно». Поваров, вскоре, чтобы не повторить судьбу Брюханова перебрался вглубь тундры, подальше от побережья.

Обшивку шхуны вскоре разберут и построят из неё в стойбище маленькую школу для местного населения. А на берегу еще долго лежали товары и продукты, снятые с «Елизиф». Местные их не трогали, считая, что они принадлежат мистеру Свенсону или Брюханову.

Ранней осенью 1931 года житель Камчатки Глеб Леонтьевич Травин, завершавший велопробег вокруг границ СССР, натолкнулся на этот «склад под открытым небом». Александр Харитоновский, автор книги о нашем знаменитом земляке так описывает эту чукотскую сокровищницу: «Вперемежку с камнями, льдинами валялись обледенелые бочки с бензином, тюки сукна, вязаное белье, табак в свинцовой упаковке, сгущенное молоко в узких банках, масло. Попался даже шерстяной свитер. Глеб его высушил и натянул на себя. Взял и запас продуктов…». (Снимок 18. «Глеб Травин»)

Ведя следствие, чекисты опросили десятки свидетелей, знавших Брюханова задолго до того, как «Елизиф» села на мель. Благодаря кропотливой работе чекистов я смог в подробностях рассказать об авантюрной судьбе Петра Брюханова. Большинство свидетелей, дававших показания против бывшего золотоискателя и торговца, не особенно от него отличались. Может быть, только тем, что не имели средств, чтобы купить у Свенсона севшую на мель шхуну…

В июне Норкин, закончив следствие, направил материалы в Петропавловск-Камчатский. Ответ с попутным пароходом пришел только 24 июля. Начальник Камчатского окружного отдела ОГПУ Г.Р. Коваленко, изучивший материалы дела, приказал арестовать Брюханова и направить его в Петропавловск, откуда Петра Самсоновича ждала дорога за казенный счет в Хабаровск.

Задержали Брюханова 1 августа на золотых приисках близ бухты Лаврентия, куда траппер к тому времени успел устроиться.

14 января 1932 года особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Брюханова в Западную Сибирь сроком на три года. Таким необычным образом Петр Самсонович вернулся в родные края, которые он покинул 32 года назад в поисках шальных денег. Вскоре к Брюханову присоединились его чукотские жена и дочь. На этом следы Петра Самсоновича для меня теряются.

История со шхуной «Елизиф» заставила советские органы власти пересмотреть отношение к Олафу Свенсону. Ему вспомнили и помощь, которую американский торговец оказывал в 1921 – 1922 годах Бочкареву-Озерову, и финансирование экспедиционного отряда Пепеляева. Хотя есть данные, что Свенсон по отношению к коренным жителям азиатского берега вел себя куда порядочнее, чем его соотечественники. Говорят, он очень гордился тем, что не обменивал пушнину на спирт, но и честным коммерсантом факты не позволяют его назвать.

В 1931 году со Свенсоном советские власти разрывают контракт, позволявший ему торговать на арктическом побережье Чукотки и Якутии. Около двух лет торговец еще проведет в СССР, завершая дела и взаиморасчеты. Затем вернется в Соединенные Штаты, где в 1938 году погибнет от огнестрельного ранения. По официальной версии, при чистке недавно купленного пистолета он допустил трагическую небрежность...

Другой выстрел, прозвучавший уже на азиатской стороне Берингова пролива, а точнее посреди его, случайным не оказался. К трагической развязке на острове Ратманова вела цепь вполне закономерных событий, и контрабанда в ней сыграла не последнюю роль…

Эскимоса Тынекея ждала большая и интересная жизнь. Среди своих соплеменников он выгодно отличался умением читать и писать. Кроме родного знал русский и чукотский языки, неплохо говорил по-английски. На собраниях и митингах активно выступал в поддержку новой власти. В 1930 году Тынекей, одним из первых среди эскимосов, становится комсомольцем. Правда, у партийного руководства Чукотки существовали сомнения относительно возможности приёма молодого человека в ВЛКСМ. Социальное происхождение Тыныкея не подпадало под критерии «бедняцко-пролетарского». Сын зажиточного эскимоса, он и сам не нищенствовал, имея в Наукане два сборных американских домика. Но соображения, как бы сегодня сказали толерантности, победили возникшие у партийного руководства сомнения. Тынекей стал комсомольцем.

В 1934 году молодого эскимоса послали на Большой Диомид[17] в поселок Имаклик заведовать отделением кооперации. Тынекей воспринял назначение с радостью. В условиях Севера, да еще в той самой единственной точке, где почти соприкасаются сухопутные пространства СССР и США[18], должность заведующего отделением кооперации имела скорее политический статус, нежели торговый. От человека, занимавшего этот пост, зависело благополучие жителей острова, а, следовательно, и их симпатии к новой власти.

Тынекею председатель районного исполнительного комитета Ф.К. Волковой, прежде чем отправить молодого выдвиженца на остров, долго втолковывал какое доверие ему оказали. Эскимос согласно кивал и улыбался. На Большом Диомиде он развернул бурную деятельность. Пробыв некоторое время на советском острове, Тынекей, набрав в кооперативной лавке, которой распоряжался, товаров, отправился на Малый Диомид и прожил на нем полтора месяца. За это время успел обзавестись женой-американкой. Вернулся Тынекей лишь после того, как жители Большого Диомида, часто бывавшие на Малом, стали разгневанно требовать от заведующего отделением кооперации «открыть лавку!». Тынекею пришлось возвратиться, но он и сам частенько бывал на соседнем острове, и к нему регулярно наезжали новые знакомые и родственники из-за рубежа.

Американцам понравились советские товары, завезенные кооперацией на Большой Диомид. Привлекали гостей, прежде всего, бросовые цены, по которым они им доставались. Продукты и другие товары на сумму приблизительно в сто рублей зарубежные гости обменивали на карманные и наручные часы, которые на Аляске стоили два-три доллара. На советском побережье «американскую штамповку» Тынекей продавал уже за триста рублей. Треть от этой суммы заведующий возвращал в кассу кооперации, чтобы не возникло недостачи, а две трети клал оставлял себе. Следствие установит несколько эпизодов таких торговых операций, но, сколько их Тынекей провернул в действительности, сказать уже никто не сможет.

Предприимчивость молодого кооператора не нравилась жителям Большого Диомида. Им, в отличие от соседей, продуктов и товаров не хватало. Недовольство населения советского острова дошло до начальника отделения НКВД в заливе Лаврентия Пашихина. Он попросил начальника контрольного поста Камчатского пограничного отряда на мысе Дежнева узнать причину возникшего напряжения. Поскольку Тынекей вел контрабандные операции, не таясь, узнать о них не составило труда.

Пашихин, докладывая в мае 1935 года руководству Чукотского района о ситуации на Большом Диомиде, предложил убрать с острова оборотистого эскимоса. Но вновь политические соображения пересилили целесообразность. Приняли половинчатое решение. Направили на Большой Диомид председателем национального совета островного поселка опытного и испытанного советского работника тоже эскимоса Тынарина. Между ним и Тынекем сразу пробежала черная кошка, хотя в реальности такого зверя никогда и не водилось на острове. Тынарин не позволял заведующему отделением кооперации продавать продукты и товары американцам, а тем более обменивать их на грошовые часы.

Позднее Тынекей признался следствию: «Я все время думал, что нужно Тынарина убить». Вскоре удобный случай представился.

Второго сентября 1935 года на Большой Диомид приехали гости с соседнего острова. Среди них находился тесть Тынекея – Акиня, который настойчиво приглашал зятя в гости, надеясь, что тот приедет не с пустыми руками.

Заведующий отделением кооперации засобирался, но Тынарин его не отпустил: «Получи разрешение от пограничников, тогда и поезжай». Тынекей кричал и ругался. Результатов то и другое не принесло. Председатель национального совета стоял на своем: «Ты порядок знаешь».

Байдары американцев ушли на восток. Не прошло и часа с момента их отхода, как Тынекей зашел к Тынарину. В руках кооператор держал винчестер. Председатель национального совета опасливо покосился на карабин. Однако, Тынекей произнес спокойно, словно не было недавней ссоры: «Утки летят, идем охотиться». Тынарин вновь покосился на винчестер: «Что же он с карабином на уток собрался?», но промолчал, стремясь сохранить воцарившееся перемирие. Председатель нацсовета приглашение принял.

На охоту отправились вдвоем. Тынарин шел впереди, Тынекей – метрах в пяти позади. До мыса, у которого отдыхали перелетные утки, добирались с полчаса. Птицы прилетело много. Тынарин обрадовался – вернется с богатой добычей, но ружья с плеча снять не успел. Позади раздался выстрел. Что-то горячее и тяжелое грубо ударило председателя в спину…

Тынекей подошел к спутнику, лежащему лицом вниз. Тынарин еще шевелился. Подошедший сильно ударил раненного прикладом по голове. Тот затих.

Кооператор объяснил смерть Тынарина несчастным случаем на охоте. Такая версия удовлетворила всех, но только не начальника отделения НКВД Пашихина. Он лично осмотрел привезенный на побережье труп председателя нацсовета. Выстрел из винчестера, с которым не охотятся на уток, а самое главное – раздробленный череп позволяли серьезно усомниться в случайности трагедии.

Тынекей признался в умышленном убийстве. При аресте у него изъяли трое часов из белого металла. По словам задержанного, он их получил в подарок на Малом Диомиде от эскимосов Аргона и Лярака, приехавших на остров с Аляски. Встретившись с Тынекеем, они начали подробно расспрашивать его о жизни на Чукотке. Их вопросы носили явный разведывательный оттенок: «Сколько Красной армии на Чукотке? Сколько там проживает русских? Какое снабжение? И другие подобного ряда. По словам Тынекея, «отвечал, что знал». Откровенность эскимосы «наградили» часами.

Судьбе Тынекея не позавидуешь. Его обвинили по двум статьям Уголовного кодекса – 59-9 (контрабанда) и 58-8 (организация в контрреволюционных целях террористических актов). Последняя статья не оставляла надежды на то, что арестованному сохранят жизнь. Судьбу Тынекея решила тройка полпреда НКВД по Дальневосточному краю. Она заседала в Хабаровске, а решившийся на преступление эскимос оставался на Чукотке. Здесь 21 апреля 1936 года и привели приговор в исполнение.

В этой главе упоминаются фамилии трех руководителей органа безопасности на Камчатке Мартына Александровича Краузе, Григория Романовича Коваленко и Николая Сергеевича Киселева. Жизнь двоих из них оборвалась в годы репрессий.

После службы на Камчатке М.А. Краузе возглавлял Николаевский-на-Амуре окружной отдел ОГПУ. С 1932 года работает под прикрытием в зарубежной командировке. Вернувшись в Советский Союз, возглавляет 54-й Нерчинский пограничный отряд. В 1935 году следует очередной крутой поворот в его судьбе. Мартына Александровича, имеющего серьезный опыт руководства самостоятельными органами безопасности, пограничными соединениями, назначают на незначительную должность заместителя командира звена 11-го авиационного отряда УКПВО УНКВД по ДВК, дислоцированного во Владивостоке.

Трудно сказать какое отношение к авиации имел М.А. Краузе, но продвигается он по службе быстро. Вопреки незначительной должности в мае 1936 года ему присваивают воинское звание полковник, а в сентябре следующего года он становится командиром авиационного отряда. Но не проходит месяца, как Каузе арестовывают «за участие в правотроцкистском заговоре в органах НКВД Дальневосточного края». Расстрел последовал 12 февраля 1938 года. Спустя почти 20 лет трибунал Дальневосточного военного округа отменил постановление тройки, и дело в отношении М.А. Краузе прекратил за отсутствием состава преступления.

Полковник Григорий Романович Коваленко к моменту ареста, 5 февраля 1937 года,    возглавлял управление пожарной охраны УНКВД Ленинградской области. Расстрелян в Москве 4 августа 1937 года. Также реабилитирован спустя 20 лет.

Николая Сергеевича Киселева репрессии обошли стороной. После службы на Камчатке его переводят в Среднюю Азию, где он долгое время командует Ашхабадским пограничным отрядом. (Снимок 19. «Николай Сергеевич Киселев»)

    В годы войны генерал-майор Киселев возглавляет войска по охране тыла Крымского и Северо-Кавказского фронтов, потом назначается на должность начальника войск Таджикского пограничного округа НКВД СССР. С 15 мая 1944 года – начальник войск Черноморского пограничного округа. Завершает службу в Военном институте МВД СССР в 1948 году.    Николай Сергеевич Киселев награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, двумя – Красной Звезды и полководческим орденом Суворова II степени.

___________

[1] В восстании против Бочкарева принимали участие и офицеры его отряда. Впоследствии большинство из них Бочкарёв расстрелял.

[2] 4 января постановлением ВЦИК РСФСР создается Дальневосточный край с центром в городе Хабаровске. Камчатская губерния становится округом. Соответственно, губернский отдел ОГПУ преобразуется в окружной. Решением Камчатского окрревкома от 1 апреля 1926 года уезды и волости в округе ликвидируются и создаются районы – Усть-Камчатский, Большерецкий, Карагинский, Тигильский, Петропавловский, Анадырский и Чукотский

[3] 1 пуд – 16,38 килограмма.

[4] Товары или охотничья добыча, временно оставленные в тундре или тайге.

[5] Лиса черно-рыжего меха.

[6] Так до 1934 года назывался Кроноцкий государственный заповедник, существовал с 1882 года.

[7] Экспедиция 1920 – 1922 годов, организованная Шведской академией наук и Королевским географическим обществом. Исследовала районы Ключевской сопки, южной части Корякского округа, Ламутский (Быстринский) район и южную часть Камчатки до мыса Лопатка.

[8] Исправительно-трудовой дом – так в первые годы советской власти назывались тюрьмы.

[9] Китайский квартал во Владивостоке с сомнительной репутацией.

[10] Средняя зарплата в СССР в 1931 году составляла около 100 рублей.

[11] Мальчика от английского boy.

[12] Ныне Советская.

[13] Дочь Свенсона

[14] Дипломатические отношение между СССР и США установлены 16 ноября 1933 года.

[15] 1,59 килограмма.

[16] Туземному совету

[17] Второе название острова Ратманова.

[18] Остров Ратманова и остров Малый Диомид (Крузенштерна), принадлежащий США, разделяет пролив, ширина которого немногим превышает 4 километра.

***

Глава «От жандармской пешей команды - к отделу ГПУ» http://poluostrov-kamchatka.ru/pknews/detail.php?ID=178376

 
По теме
Управление Роспотребнадзора по Камчатскому краю (далее – Управление) продолжает мониторинг санитарно-эпидемиологической обстановки в населённых пунктах, попавших в зону пеплопада от вулканов «Шивелуч», «Ключевская сопка»,
На базе Института вулканологии и сейсмологии ДВО РАН в Петропавловске-Камчатском открылась XXVII научная конференция «Вулканизм и связанные с ним процессы», приуроченная ко Дню вулканолога.
29 марта 2024 года Министр природных ресурсов и экологии Камчатского края Алексей Кумарьков проведет личный прием граждан в Пенжинском муниципальном районе в режиме видеоконференцсвязи.
Платформа обратной связи «Госуслуги. Решаем вместе» - это возможность для граждан быстро и просто сообщить о своей проблеме.
В Петропавловске-Камчатском по поручению Главы города Константина Брызгина продолжаются мероприятия по выявлению мест незаконного складирования снега со стороны предпринимателей и управляющих компаний.
3 марта 2024 года в районе мыса Кекурный, находящегося на территории Южно-Камчатского природного парка, пилот пренебрег запретами и пролетел на вертолете над лежбищем краснокнижных животных ниже допустимой высоты,
Есть такая профессия – природу защищать!   Кто работает на территориях парков, кто такой ботаник, зоолог, орнитолог и многие другие: об этом рассказывает милый герой Евражка в новом мультфильме.
Камчатская межрайонная природоохранная прокуратура провела проверку исполнения законодательства об особо охраняемых природных территориях.
Мероприятие прошло под председательством Министра строительства и ЖКХ РФ Ирека Файзуллина и Министра природных ресурсов и экологии РФ Александра Козлова.
В рамках региональной программы на Камчатку прибыло более 30 иностранных участников Всемирного фестиваля молодежи из 19 стран – Бразилии, Германии, Швейцарии, Китая и Казахстана.
Управление Роспотребнадзора по Камчатскому краю (далее – Управление) продолжает мониторинг санитарно-эпидемиологической обстановки в населённых пунктах, попавших в зону пеплопада от вулканов «Шивелуч», «Ключевская сопка»,
26 марта 2024 года в Штабе общественной поддержки Камчатского края пройдет прием граждан.
Как мы сообщили в прошлом номере,  5 марта состоялось заседание Камчатского рыбхозсовета , на котором обсудили перспективы лососевой путины.
9 марта 2024 года Министр природных ресурсов и экологии Камчатского края Алексей Кумарьков провел личные приемы граждан по адресу: г. Петропавловск – Камчатский ул.
В Камчатском крае сохраняется лавинная опасность. Губернатор Камчатского края Владимир Солодов призвал туристов быть осторожнее на горных маршрутах региона, поскольку в крае фиксируется высокая вероятность схода лавин.
Школа юннатов Первых прошла в Елизове!  Ребята посещали лекции, встречались со специалистами из области экологии, в том числе, с нашей коллегой, Елизаветой Кирпиченко, специалистом отдела экопросвещения.
МЧС предупреждает о возможных сходах больших снежных масс и просит воздержаться от посещения горных склонов и вулканов в период до 22 марта включительно.
22 марта 2024 года с 14-30 по адресу ул. Владивостокская, д. 2/1 в актовом зале состоится семинар для охотпользователей по вопросу получения госуслуг в сфере охоты в электронном виде.
Именно так, по мнению ученых, может закончиться история с лежащим на дне Красного моря британским сухогрузом Rubymar, затонувшим в середине февраля, сообщает "Комсомольская правда".
Циклон продолжает оказывать свое влияние на Петропавловск-Камчатский. На протяжении нескольких дней в городе идет мокрый снег разной интенсивности, наблюдается оттепель.
К осени будет готов проект по очистке Култучного озера. Работа по очистке должна завершиться к 2026 году.
В столице «снизится яркость» на следующей неделе, на смену солнечным денькам придет атлантический циклон, рассказала «Звезде» главный специалист московского метеобюро Татьяна Позднякова.
Пятница оказалась самым теплым днем с начала года в Москве, на ВДНХ максимальная температура воздуха достигла плюс 6,3 градуса, сообщила главный специалист московского метеобюро Татьяна Позднякова в телеграм-канале,
Управление Роспотребнадзора по Камчатскому краю (далее – Управление) продолжает мониторинг санитарно-эпидемиологической обстановки в населённых пунктах, попавших в зону пеплопада от вулканов «Шивелуч», «Ключевская сопка»,
Осенью 2022 года завершили лесопатологические обследования, обосновавшие вырубки вдоль всей дороги на курорт «Домбай», проходящей через национальный парк.
Землетрясение магнитудой 3,6 произошло возле Петропавловска-Камчатского - Камчатка-Информ Землетрясение магнитудой 3,6 произошло в пятницу в акватории Тихого океана у восточного побережья полуострова, передает РАИ «КАМЧАТКА-ИНФОРМ» со ссылкой на Камчатский филиал Геофизической службы РАН.
Камчатка-Информ
На Камчатке провели учения по ликвидации последствий ДТП . Фото ГУ МЧС России по Камчатскому краю. - Камчатка-Информ Межведомственная тренировка по ликвидации последствий крупного ДТП прошла на Халактырском шоссе в Петропавловске-Камчатском в режиме реального времени, сообщили РАИ «КАМЧАТКА-ИНФОРМ» в краевом управлении МЧС.
Камчатка-Информ
Управление Роспотребнадзора по Камчатскому краю отмечает, что по итогам 12 недели 2024 года эпидситуация по гриппу и ОРВИ оценивается, как благополучная:
Роспотребнадзор
Серию культурных программ от Московского Дома культуры проведут на Камчатке - Полуостров Камчатка Программу «Парадокс береговой линии» от Московского Дома культуры «ГЭС-2» проведут в Петропавловске-Камчатском, сообщили в краевом художественном музее через свой телеграм-канал.
Полуостров Камчатка